Неизвестные трагедии Великой Отечественной. Сражения без побед
Шрифт:
– Я узнал от одного доброжелателя, – сказал он, – что ты у начальства. Решил тебя повидать. Я ведь подследственный, нахожусь в штабе флота вторые сутки без права выхода в город. Через два часа меня снова будут допрашивать. Но верь мне: я не виновен. Так и передай однокашникам. Я выполнял приказ командира базы. Прокурор и комфлот этому не верят. Доказать не могу, приказ-то мне был дан по телефону. А теперь, после речи Сталина 3 июля, комфлот решил меня судить. На предварительном следствии командир базы, даже при очной ставке со мной, глазом не моргнув, категорически от всего отрекся. «Такого приказа, – заявил он следователю, – я не давал. Акт уничтожения базы – это самовольство, паникерство и трусость самого Афанасьева».
15 июля «Л-3» ушла в очередной боевой поход, и в тот же день военный трибунал КБФ приговорил Афанасьева к лишению воинского звания и высшей мере наказания – расстрелу. Приговор был утвержден командующим флотом Трибуцем, что, впрочем, не помешало ему в своих мемуарах 1971 г. издания назвать поступок Афанасьева «единственно правильным» в той обстановке (Афанасьев был реабилитирован в 1956 г.; из последующих изданий мемуаров бывшего командующего КБФ эта циничная фраза была исключена. – Авт.).
Тем не менее расстрел капитан-лейтенанта совершенно не удовлетворил кураторов флота из НКВД. Под их прямым давлением военная прокуратура КБФ 28 июля санкционировала аресты контр-адмирала Трайнина, капитана 1 ранга Клевенского и полковника Герасимова. Правда, командование Балтфлота, очевидно опасаясь, что те смогут дать показания против него, приняло все меры, чтобы смягчить им наказание. Выездной сессией Военной Коллегии Верховного Суда СССР 12 августа 1941 г. они были осуждены без поражения в политических правах с лишением воинских званий к различным срокам заключения. Трайнин получил 10 лет исправительно-трудовых лагерей, Клевенский – 8, Герасимов – 5. 11 сентября 1941 г. Президиум Верховного Совета СССР, рассмотрев ходатайство осужденных о помиловании, принял решение: «Амнистировать всех троих, восстановить в воинских званиях и направить в действующую армию». «Герой» обороны Либавы М.С. Клевенский закончил войну в должности командира Печенгской ВМБ, а в 1951 г. дослужился до звания контр-адмирала и заместителя начальника штаба Тихоокеанского флота. Он похоронен в Москве на Ваганьковском кладбище вместе с Есениным и Высоцким!
В связи со всем вышеизложенным не может не возникнуть вопрос: правомерно ли в советское время Либава называлась «морским Брестом», а в 1977 г. «за мужество и стойкость трудящихся города в годы Великой Отечественной войны» была награждена орденом Октябрьской Революции? С нашей точки зрения – да. Ведь героизм защитников определяется не моральным обликом руководителей! И до, и после обороны Либавы советский солдат и матрос творил чудеса храбрости. И порою не благодаря, а вопреки своему командованию. Или, если угодно, «благодаря» тем условиям, в которые это командование их ставило. Ведь часто наши воины просто обрекались своими командирами на трагический выбор: позорный плен или массовый героизм. И то, что они в этих условиях выбирали последнее, как раз таки и свидетельствует об их высоких морально-боевых качествах.
Глава 3 Трагедии на Синявинских высотах и в Мясном Бору
История битвы за Ленинград настолько разнообразна, масштабна и многопланова, что многие ее стороны и аспекты остаются «белыми пятнами», и до настоящего времени нет полной и ясной картины пережитого участниками этих грандиозных по трагедии и подвигу событий. В их ряду неоднократные, связанные с большими потерями, попытки советских войск прорвать блокаду города в ходе наступательных операций 1941–1942 гг. Ни одна из этих операций не достигла поставленных целей, а блокада Ленинграда была прорвана лишь в январе 1943 г. и окончательно снята год спустя. Однако все они носили бескомпромиссный характер, отличались ожесточенностью и неимоверным накалом борьбы. И не случайно до сего дня как символы мужества и скорби звучат названия: Синявино, Синявинские высоты,
В планах германского руководства Ленинграду отводилась особая роль. Оно намеревалось не только захватить город как военно-стратегический объект, важнейший политический и экономический центр СССР, но и полностью его уничтожить. Еще 8 июля 1941 г., после совещания верховного главнокомандования германских вооруженных сил, начальник генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник Ф. Гальдер отметил в своем дневнике: «Есть твердое решение фюрера сровнять Москву и Ленинград с землей, чтобы воспрепятствовать там остаться населению, которое мы должны будем кормить зимой. Задачу уничтожения города должна выполнить авиация. Для этого не следует использовать танки» [175] .
Через два с небольшим месяца, 16 сентября, Гитлер в беседе с немецким послом в занятом Париже Отто Аветцом высказался о судьбе города еще более определенно: «Ядовитое гнездо Петербург… должен исчезнуть с лица земли. Город уже блокирован; теперь остается только его обстреливать артиллерией и бомбить, пока водопровод, центры энергии и все, что необходимо для жизнедеятельности населения, не будет уничтожено. Азиаты и большевики должны быть изгнаны из Европы, период 250-летнего азиатства должен быть закончен» [176] .
Этим рекомендациям и следовало руководство вермахта. Так, в сентябре 1941 г. была подписана директива военно-морского штаба «О будущем города Петербурга», в которой говорилось: «Фюрер решил стереть город Петербург с лица земли. После поражения советской России нет никакого интереса для дальнейшего существования этого населенного пункта… Предложено тесно блокировать город, путем обстрела из артиллерии всех калибров и непрерывной бомбежки с воздуха сровнять его с землей. Если вследствие создавшегося в городе положения будут заявлены просьбы о сдаче, они будут отвергнуты. В этой войне мы не заинтересованы в сохранении даже части населения этого большого города» [177] .
Чувство собственного превосходства и ненависть ко всему советскому внушались и каждому немецкому солдату и офицеру. Так, в донесении корреспондентов «Красной Звезды» М. Шунца и А. Шипова начальнику Политического управления Ленинградского фронта сообщалось о найденных у убитых немецких военнослужащих памятках следующего содержания: «Помни, для величия и победы Германии, для твоей личной славы – ты должен убить ровно сто русских, это справедливое соотношение – один немец равен ста русским. У тебя нет сердца и нервов, на войне они не нужны. Уничтожь в себе жалость и сострадание – убивай всякого русского, советского, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девочка или мальчик – убивай» [178] .
Как известно, с целью наступления на северо-западном направлении командованием вермахта была развернута группа армий «Север» генерал-фельдмаршала В. Лееба. Одновременно к северу от Ленинграда были сосредоточены две финские полевые армии: Карельская и Юго-Восточная. Таким образом, вражеское командование намеревалось захватить Ленинград двойным ударом: с севера – финскими войсками, с юга – силами немецкой группы армий «Север».
Уже на 19-й день войны, к 10 июля 1941 г., соединения этой группы армий продвинулись на северо-западном направлении на глубину до 450–500 км и захватили почти всю Прибалтику. Немецкие войска вторглись в пределы Ленинградской области. В то же время финская армия, перейдя в наступление на Олонецко-Ладожском перешейке, достигла побережья Ладожского озера. В течение июля-августа противник сломил сопротивление советских войск на лужском и новгородском направлениях и к концу августа вышел к Копорью, Ропше, Красногвардейску, Сиверскому.