Неизвестный Рузвельт. Нужен новый курс!
Шрифт:
XII
Фашистские агрессоры, окрыленные Мюнхеном, весной 1939 года открыли карты. 15 марта Германия захватила оставшуюся часть Чехословакии. 7 апреля Италия оккупировала Албанию. Политика «умиротворения» Запада терпела банкротство. Однако Вашингтон все еще не расстался с иллюзиями. А. Берли 17 марта записывал в дневнике: «Президента не очень тревожит это (ликвидация независимости Чехословакии. – Н. Я.), возможно, подобно многим англичанам, он считает, что германское продвижение на Восток принесет по крайней мере облегчение европейским демократиям». Американский народ негодовал, правительство бездействовало.
Президенту
Итак, никаких действий, могущих создать впечатление единой позиции Соединенных Штатов и СССР.
Понимал ли Рузвельт последствия всего этого? Конечно, да! Еще в 1933 году ФДР согласился с Литвиновым о мировом значении сотрудничества с СССР, присовокупив, что «сознает важность вопроса, могущего означать разницу между войной и миром в 50 лет». Только выводы из этого никак не устраивали Вашингтон. Буллит как-то обмолвился в беседе с Председателем Совета Народных Комиссаров: «Да, конечно, для вас самое главное – это мир. 15 лет мира, и вы будете держать весь мир в руках»46. Итак, не дать социализму, оплотом которого был СССР, мира, в условиях которого могли быть продемонстрированы его преимущества.
Исторически американские деятели морализируют по любому поводу. Случившееся в Европе давало возможность прочитать европейцам отличную проповедь, не уступавшую даже Нагорной проповеди. Уоллес рванулся принять участие в словесной пробе сил. ФДР написал министру: «Оба сумасшедших (Гитлер и Муссолини. – Н.Я.) уважают силу, и только силу. Они попытаются третировать ваше заявление. Существует опасность, что народы других стран и некоторые люди в США будут рассматривать ваши усилия как обращение с проповедью к бешеной собаке. Престиж вашего имени настолько важен в мире, что, на мой взгляд, им нельзя сейчас рисковать. В настоящее время целесообразно использовать такие методы, которые дадут возможность вбить клин между двумя безумцами».
Президент проявил удивительную ясность ума: справедливо указал на значение «силы» для фашистских диктаторов, едко высмеял тех, кто обращается к ним со словами, тонко польстил самолюбивому министру, оберегая чистоту его имени. Отправив 14 апреля ответ Уоллесу, ФДР на следующий день сделал то, что признал совершенно бесполезным в письме министру накануне: сам обратился с личным посланием к Гитлеру и Муссолини. ФДР просил их дать заверения, что в течение десяти лет они не нападут ни на одну из перечисленных стран Европы и Ближнего Востока. Если такие заверения будут даны, тогда Соединенные Штаты «с удовольствием» примут участие в переговорах о разоружении и расширении международной торговли, снижении тарифов.
ФДР перечислил упомянутые страны – получилось 31 государство. Лангер и Глисон, правда, замечают: «Психологи могут вывести некоторые заключения из того факта, что президент в черновике послания случайно пропустил Советский Союз, который в окончательном тексте послания фигурирует
16 апреля, когда в Риме получили послание Рузвельта, там находился Геринг. Он прочитал документ вместе с Муссолини. Немецкий гость заметил: послание свидетельствует о неизлечимой душевной болезни, дуче уточнил диагноз: прогрессирующий паралич. Муссолини объявил, что на него не производят впечатления «абсурдные» предложения и «мессианские послания».
Гитлер поначалу решил не отвечать «этому презренному», однако, поразмыслив, счел полезным принять участие в словесном состязании. В большой речи 28 апреля фюрер воскликнул: «Господин Рузвельт! Я целиком и полностью отдаю себе отчет в том, что громадные размеры и богатство вашей страны позволяют вам чувствовать себя ответственным за все человечество… однако я, сэр, нахожусь в значительно более скромном положении». Гитлер обещал дать любой из перечисленных ФДР стран соответствующие заверения при условии, что эти страны сами обратятся с просьбой о них к Германии, а также заверил, что Германия никогда не нападет на США и государства Американского континента. Он сообщил также, что Германия уже опросила правительства всех стран, перечисленных ФДР, и ни одно из них не заявило Берлину, что нуждается в гарантиях, рекомендованных Рузвельтом. Что касается международной торговли, то, заметил фюрер, США могут первыми начать ее оживление, снизив собственные тарифы.
Американская печать по-спортивному признала, что Гитлер оказался более ловким словесным бойцом, чем Рузвельт. Сенатор Най сухо заметил: ФДР «сам напросился на это». Обиженный и высмеянный Рузвельт замолк. Старый гротонец выяснил, что Гитлер и Муссолини – дурно воспитанные люди со скверными манерами. «Впоследствии, – замечает Тагвелл, – мне казалось глупым, что я не почувствовал в то время глубину его антагонизма к Гитлеру». Личные симпатии и антипатии занимают заметное место и в жизни политиков.
Случившаяся трагикомическая история в который раз напомнила президенту о том, что его возможности небезграничны. ФДР по ногам и рукам связывал закон о «нейтралитете», унизительное фиаско с посланием усилило уже возникшее у него ранее побуждение атаковать закон в интересах миролюбивых народов и большей свободы действий для президента. Ведение внешних дел – конституционная прерогатива президента, и в ближайшем окружении ФДР получила хождение теория, что закон, нарушающий конституцию, не обязателен для президента. Юридически аргументация не была безупречной, однако она произвела впечатление на ФДР, и он счел возможным осведомиться у генерального прокурора: «Насколько я могу игнорировать существующий закон о нейтралитете, хотя я и подписал его?» Генеральный прокурор предпочел не отвечать на антиюридический запрос.
С апреля 1939 года Рузвельт и Хэлл приложили значительные усилия, добиваясь отмены закона о «нейтралитете». ФДР считал, что теперь это безопасно – Франко победил в Испании. 19 мая ФДР созвал лидеров палаты представителей, которым объяснил мотивы администрации. Отмена эмбарго «сделает менее вероятной победу в войне держав, недружественно относящихся к США». Если закон останется в силе, тогда «шансы победы Германии и Италии 50 на 50». В результате их успехов «через очень небольшой промежуток времени мы окажемся в окружении враждебных государств. Затем Япония, любящая «играть с большими парнями», вероятно, войдет с ними в тесный союз. Объединенные флоты Германии и Италии равны нашему, а японский флот составляет 80 процентов нашего. Поэтому у них всех всегда будет соблазн попытаться провести молниеносную войну против нас».