Некрономикон
Шрифт:
Он знал, что значение того места для него когда-то было превыше всего, но на каком круге или в каком воплощении, наяву или в дремах он то место знал, сказать он не мог. Оно пробуждало глухие отголоски давно забытого раннего детства, когда каждый день был удивительным и радостным таинством, а свет дня и мрак ночи равно наступали под пылкие звуки лютни и пения, как провозвестники, отворяющие огненные пути к будущим и негаданным чудесам. Но, стоя из ночи в ночь на той высокой террасе из мрамора с причудливыми фиалами и резными перилами и устремляя взор к спящему закатному городу красоты и сущности неотмирной, он чувствовал на себе ковы тиранических богов сна; ибо ему было никак не сойти с того выспреннего места и не спуститься широкими пролетами порфировых лестниц, бесконечно свергающихся туда, где улицы древней чары распростерлись широко и маняще.
Когда он проснулся на третий раз и лестницы
Наконец, нестерпимо томясь вожделением к тем закатным сияющим улицам и укромно-загадочным переулкам на склонах, покрытых черепичной чешуей старинных кровель, не в силах ни спать, ни проснуться, чтобы изгнать их из памяти, Картер решился пойти со смелой мольбой туда, куда до него никто не ходил, и, презирая опасности, пройти ледяной пустыней во мраке к тому месту, где на неведомом Кадате, повитом туманами и увенчанном невоображаемыми звездами, покоятся таинственные, как темная ночь, ониксовые чертоги Вящих.
В первосонье спустился он на семьдесят семь ступеней в пещеру огненного столпа и заговорил о задуманном с брадатыми кумирослужителями Наштом и Каман-Тахом. И кумирослужители качали своими наголовниками-пшентами и клялись, что он найдет там погибель своей душе. Они ссылались на то, что Вящие уже выказали свою волю и что им претит докучание назойливыми мольбами. Они напоминали ему, что не только никто не бывал на Кадате, но никто даже не подозревает, в каком краю света он может лежать — то ли в дремном краю нашей мироколицы, то ли в сопредельном одному из негаданых спутников Фомальгаута или Альдебарана. Если в нашем дремном краю вообще мыслимо достичь его, от начала времен лишь трое в полном смысле людей пересекли беззаконные чернотные пустоты на пути в чужой дремный край; назад двое из тех троих вернулись умопомешанными. Такие путешествия чреваты бессчетными опасностями, а что и говорить о той всесокрушительной грозе в конце пути, что творит несуразную тарабарщину за пределами мироздания, куда не досягают дремы; та последняя безвидная напасть преисподнего хаоса, что кощунствует и клокочет в самом сердце всей бесконечности, — беспредельный демон-султан Азафот, имя которого ничьи уста не смеют произнести вслух и который неутолимо гложет себя в невообразимых хоромах во мраце бурном за гранью времен под приглушенный исступляющий стук злых барабанов и тонкое однотонное завывание окаянных флейт; и под оный мерзящий грохот и вой медленно, неловко и нелепо пляшут исполинские Вышние Боги, безглазые, безгласые, отемневшие, несмысленные. Иные Боги, духом-вестоносцем которых служит ползучий хаос Ньарлафотеп.
Так остерегали Картера кумирослужители Нашт и Каман-Тах в пещере огненного столпа, но все же он не оставил своей решимости найти богов на неведомом Кадате в холодном пустолюдии, где бы оно ни находилось, и, склонив их к себе, снискать для себя права не терять из виду, не терять из памяти тот дивный закатный город. Он знал, что путешествие предстоит странное и долгое и что Вящие будут препинать ему путь; но он был старожилом в дремном краю и полагался на многие памятки и полезные уловки. Так что, чин по чину испросив благословения у кумирослужителей и во всех тонкостях обдумав свою дорогу, он храбро низошел на семь сотен ступеней к Воротам Глубокой Дремоты и вступил в Заколдованный лес.
В тесноте того криворослого леса, где низкие чудовищные дубы сплетались протянутыми ветвями и тускло играли свечением странных лишайников, обитали скрытные и таинственные зуги; им ведомо много темных тайн мира дрем и немало секретов дневного мира, ибо лес в двух местах сопределен землям людей, но сказать, где именно, означало бы накликать беду. Там, куда зуги могут пробраться, с людьми приключаются необъяснимые происшествия и исчезновения, и это благо, что зуги не могут отлучаться далеко за пределы дремного края. Но его околицами они ходят свободно, мелькают маленькие, темные и незримые и приносят с собой пряные повести, за которыми коротают
И вот, пробираясь мерцающими низкими лесными коридорами меж исполинских стволов, Картер издавал шелестящие звуки на принятый у зугов лад, то и дело прислушиваясь, нет ли ответа. Ему помнилось, что одно особенное селение этих созданий находится в середине леса и замшелые исполинские камни в кругах там, где когда-то была прогалина, говорят о более древних и более жутких, давно позабытых обитателях леса, и вот к этому месту он теперь торопился. Дорогу он находил по уродливым грибковым наростам, будто все более раскормленным по мере того, как приближался ужасный круг, где древние твари водили свои хороводы и творили заклания. Наконец, в сильном свечении этих более толстых лишайников, обнаружилась зловещая серо-зеленая громадина, упирающаяся в лесные своды и исчезающая из глаз. Это был ближайший в гигантском круге камень, и Картер понял, что селение зугов недалеко. Снова принявшись за свое шелестение, он терпеливо ждал; и наконец его вознаградило ощущение следящих за ним множества глаз. Это были зуги, ибо их потусторонние глаза видны задолго до того, как начинают обозначаться их маленькие, увертливые, сумеречные силуэты.
Они валом валили наружу из потайных нор и источенных ходами деревьев, пока вся полумгла не зароилась ими. Один из самых неуемных задел Картера противным прикосновением, а другой гадко куснул за ухо; но старшие быстро утихомирили безобразников. Совет Премудрых, узнав гостя, поднес ему тыкву-горлянку забродившего сока одного из деревьев-обиталищ этих существ, непохожего на все другие — оно произросло из семени, оброненного кем-то с луны; и пока Картер пил, соблюдая положенный обряд, завязалась престранная беседа. К несчастью, зуги не знали, где высится гора Кадат, не могли они и сказать, в краю наших ли дрем или иных находится холодное пустолюдие. Молва о Вящих равно доходит со всех концов; и можно сказать лишь одно, что их скорее увидишь на горных высотах, чем в долинах; ибо на тех высотах они танцуют, памятуя былое, под луной и за облаками.
Потом один древний зуг припомнил штуку, не слыханную другими; дескать, в Ултаре, за рекой Скай, еще уцелел последний список с тех немыслимо старых Пнакотских рукописей, снятый неусыпными обитателями забытых арктических царств и унесенный в края дрем, когда косматые каннибалы гнофкены одержали победу над Олафое с его многими храмами и предали смерти всех героев страны Ломар. Манускрипты эти, говорил он, много рассказывают о богах и к тому же в Ултаре есть люди, видевшие знаменья богов. Один старый кумирослужитель сумел даже взойти на высокую гору, дабы подсмотреть их танец при лунном свете. Он потерпел неудачу, а сотоварищ его преуспел в этом деле, и как он пропал, того не скажешь словами.
Тогда Рэндольф Картер поблагодарил зугов, которые дружелюбно зашелестели и подарили ему в дорогу другую бутыль вина из дерева-с-луны, и отправился через светящийся лес на другую его опушку, где быстрая Скай сбегает по склонам Лериона и города Хатег, Нир и Ултар вкрапливаются в долину. Позади него, тайком и незримо, пробиралось несколько любопытных зугов, ибо они стремились узнать, какая ему выпадет участь, и вернуться с этой повестью к своему народцу. Неохватные дубы сошлись еще теснее, когда он выбрался из селения, и он зорко приглядывался, ища известное место, где они немного расступятся, мертвыми или полумертвыми торча среди противоестественно разросшейся плесени, перегнившей земли и трухлявых колод, в которые превратились павшие их собратья. Там он должен будет круто повернуть в сторону, ибо на том месте могучая каменная плита покоится на лесной земле; и те, кто отваживался подступиться к ней, говорят, что в нее вделано железное кольцо в три фута диаметром. Памятуя о вековечном хороводе громадных замшелых камней и о том, для чего он мог быть заведен, зуги не задерживаются у пространной плиты с ее колоссальным кольцом, ибо они сознают, что не все забытое непременно должно быть мертво, и им бы не пришлось по нраву увидеть, как плита медленно и неуклонно приподнимается.