Некрономикон
Шрифт:
Подавленный восторгом и жутью, он прирос к месту на выспренних и погибельных высотах, хотя именно на то уповал и за тем сюда шел; ибо в божественном лике больше чудесности, чем говорит прорицание, и когда этот лик необъятнее, чем преогромный храм, и видится на закате взирающим сверху вниз, посреди загадочного безмолвия того вышнего мира, из чьей темной лавы он был чудным образом иссечен в давнопрошедшее время, чудесность его столь велика, что ей нельзя не поддаться.
Вдобавок была в этом и чудесность узнавания: хотя Картер и вознамеривался исходить все края дрем в поисках тех, чье сходство с этим ликом отмечало бы их как потомство богов, теперь он знал, что этого не потребуется. Несомненно, великанский лик, высеченный в горе, был сродни лицам, какие он часто встречал в тавернах портового Селефиса, что лежит в Оот-Наргае позади Танарианских Холмов и где правит тот самый Король Куранес, которого Картер когда-то знал по миру
Но вот сгустились плотные сумерки, и еще суровее в полумгле глядел долу исполинский изваянный лик. Примостившимся на уступе застала искателя ночь; и во мраке он не смог бы ни ступить выше, ни отступить ниже, но мог лишь стоять, и льнуть, и дрожать на этой узкой стезе до наступления утра, молясь о том, чтобы не заснуть, не то сон лишит его цепкости и низринет с головокружительных воздушных высот на скалы и острые камни в окаянной долине. Вышли звезды, но кроме них лишь черная пустота являлась ему в очи; пустота и ее союзница смерть, борясь с искушениями которой он только и мог, что вжиматься в камень и откидываться назад от невидимой грани. Последнее, что в полумгле он увидел земного, был кондор, паривший над идущим к западу обрывом рядом с ним и с пронзительным клекотом прянувший прочь, стоило ему подлететь к пещере, чье устье зияло чуть выше, чем доставала рука.
Внезапно, без единого звука предупрежденья во мраке, Картер почувствовал, как чья-то невидимая рука украдкой вытягивает у него из-за пояса кривой ятаган. Потом он услышал, как клинок зазвенел внизу на камнях. И на фоне Млечного Пути ему померещился ужасный силуэт чего-то болезненно изостренного и рогатого, и хвостатого, и с нетопырьими крыльями. На западе свет звезд застился подобной же нежитью, словно крылатый сонм зыбкого очертания тварей валил беззвучно и густо из той недосягаемой пещеры в стене обрыва. Потом нечто вроде холодной резиновой руки впилось ему в шею, а нечто другое ухватило за ноги — бесцеремонно его подняли в воздух и завертели во все стороны. Еще минута — и звезды пропали; Картер понял, что оказался в лапах у костоглодных черничей.
У него забрало дыхание, когда они понеслись с ним к той пещере в боку утеса и по чудовищной путанице ходов. Если он вырывался, как поначалу его понуждал инстинкт, они немилосердно его щекотали. Сами они не производили ни малейшего звука, и даже перепонки их крыльев мяли его бесшумно. Они были жутко холодные и влажные и скользкие, и их лапы омерзительно месили тело. Вскоре они тошнотно ринулись вниз, пронзая непостижимые бездны в закручивающейся, кружащей голову, дурнотной струе промозглого могильного воздуха; и Картер чувствовал, что их стремительно увлекает последний бурун вопиющего и бесовского безумия. Он снова и снова принимался кричать, но как только он начинал, черные лапы щипали еще изощренней. Потом он заметил нечто вроде мутного свечения вокруг и догадался, что они спускаются в самый нутряной мир подземельной жути, о котором смутно говорило предание и который освещался лишь тусклыми пятнами, похожими на огромные гнилушки, которыми смердел мефитический воздух и первобытные испарения преисподних во чреве земли.
Наконец далеко внизу он увидел бледные очертания серых и зловещих вершин и понял, что это должны быть баснословные Двузубцы Фрока. Ужасным и недобрым знамением стояли они на наваждаемых кругах бессолнечных и безначальных глубин; превышающие человеческий помысел сторожевые страшных долин, где пробивают свои ходы мерзостные чревоземные дхоли. Но Картеру было лучше смотреть туда, чем на своих похитителей, которые оказались поистине отвратительными и дикообразными тварями с гладкой, сальной, словно моржовая, верхней оболочкой, гадкими рогами, загибающимися внутрь навстречу друг другу, нетопырьими крыльями, хлопание которых не производило ни звука, уродливыми цапкими лапами и колючим хвостом, охлестывающим воздух бессмысленно и беспокойно. И хуже всего, они никогда не говорили и не смеялись и никогда не улыбались, ибо вовсе не имели лица, но лишь плоское отсутствие черт там, где следует быть лицу. Они только и знали, что зацапывать, лететь, щипать; таков был обычай костоглодных черничей.
По мере того как их рой
По некоторым источникам Картер знал, что он оказался в Продоле Пнот, где ползают и пробивают свои ходы великанские чревоземные дхоли; но он не ведал, что его ждет, ибо никто никогда не видел дхоля и даже не догадывался, на что похож этот наползень. О дхолях ходят лишь глухие слухи, они дают о себе знать только шорохами, которые производят среди курганов костей, и скользким прикосновением, когда, извиваясь, влачатся мимо. Их нельзя увидать, потому что они пресмыкаются только во мраке. С дхолем столкнуться Картеру не хотелось, поэтому он напряженно ловил каждый звук из неведомых костяных глубин. Даже в этом ужасном месте у него созрел план и намерение, ибо слухи о Пноте не миновали ушей того, с кем Картер помногу говаривал в былые дни. Вкратце, было очень похоже, что это то самое место, куда упыри со всего мира яви сваливают объедки своих пиров; и если бы ему всего-навсего повезло, он бы мог набрести на тот могучий утес, возносящийся даже над Зубцами Фрока, который ставил предел их владениям. Град падающих костей покажет ему, где искать, а найдя, он сможет покричать какому-нибудь упырю спустить ему лестницу; ибо, как это ни странно звучит, у него была весьма исключительная связь с этими жуткими существами.
Некий человек, которого он знавал в Бостоне — художник со странной живописью и потайной мастерской в древнем и безблагодатном закоулке вблизи кладбища, — завел даже дружбу с упырями и научил его понимать то, что попроще, на их отвратительной, чмыкающей и пришепетывающей скороговорке. Человек этот в конце концов сгинул, и, не зная наверняка, Картер думал, как бы не найти его тут и первый раз в дремном краю не пустить в ход английский того неближнего света, каким была явь его жизни. Он, во всяком случае, чувствовал, что сумеет убедить какого-нибудь упыря вывести его из Продола Пнот; и лучше было бы встретиться с упырем, который виден, чем с дхолем, который не виден.
И вот Картер шел во мраке, а то и бежал, когда ему что-нибудь слышалось среди костей под ногами. Раз он наткнулся на каменистый склон и понял, что это, должно быть, подошва одного из Зубцов Фрока. Потом наконец он расслышал отвратительное стучание и громыхание, которое доносилось с большой высоты, и удостоверился, что находится под самым утесом упырей. Он не был уверен, что его услышат из этой долины на мили и мили под горой, но сознавал, что нутроземье имеет свои законы. Пока он раздумывал, его стукнуло на лету костью такой тяжелой, что это был не иначе как череп; и, благодаря этому уразумев, как он близко к роковому утесу, он постарался испустить как можно лучше тот чмыкающий крик, которым упыри призывают друг друга.
Звук распространяется медленно, так что минуло какое-то время, прежде чем донесся пришепетывающей скороговоркой ответ. Но он наконец-то донесся, и ему было сказано, что для него спустят веревочную лестницу. Ожидание ему предстояло весьма тоскливое, поскольку нельзя знать заранее, что мог расшевелить среди этих костей его крик. И правда, очень скоро он действительно услышал смутное шуршание издалека. По мере того как оно намеренно и неуклонно приближалось, его обуревала все большая и большая тревога, ибо он не хотел сходить с того места, где предстояло опуститься лестнице. Наконец напряжение сделалось почти невыносимым, и он был готов, предавшись панике, ринуться прочь, когда глухой удар о свежую груду костей рядом отвлек его внимание от другого звука. Это упала лестница, и, нашарив через минуту ее туго натянутый конец, он ухватился за него. Но другой звук не стихал и преследовал его, даже когда он поднимался. Он одолел уже целых пять футов, когда громыхание внизу красноречиво набрало силу, и оставил позади уже добрых десять, когда нечто принялось раскачивать лестницу снизу. На высоте, должно быть, пятнадцати или двадцати футов вдоль его бока волнообразно зазмеилось долгое и скользкое прикосновение; и с этого места он карабкался, как одержимый, чтобы избежать невыносимых отираний того пакостного и тучного дхоля, чей вид не для людских глаз.