Некрономикон
Шрифт:
Это была лапа, фута два с половиной шириной и снабженная устрашающими когтями. Вслед за ней появилась другая, а за ней громадная, покрытая черной шерстью рука, к которой обе лапы присоединялись короткими предплечьями. Потом блеснули два розовых глаза, и голова разбуженного дозорного гагов, огромная, как котел, вырыскнула на вид. Глаза выпирали на два пальца с каждой стороны, под защитой костистых бугров, заросших жестким волосом. Но главное, из-за чего голова выглядела ужасной, был рот — полный крупных желтых клыков, он шел сверху вниз, разеваясь поперек, а не вдоль.
Но прежде чем злополучный гаг сумел выбраться из пещеры и подняться в свои полные двадцать футов, на него налетели мстительные уморища. Картер на мгновение испугался, что он издаст крик о помощи и подымет все свое племя, но тут упырь прошепетал тихой скороговоркой, что гаги лишены голоса и разговаривают, выстраивая гримасы. Сражение, которое воспоследовало
Тогда самый бойкий из упырей дал сигнал двигаться, и Картер последовал за припрыгивающей троицей прочь из леса монолитов в мрачные злосмрадные улицы того страшного города, чьи округлые башни из исполинских камней взмывали выше, чем досягал глаз. Молчаливо они ковыляли по неровной каменной мостовой, с отвращением слыша из-за высоких черных дверей приглушенный омерзительный храп, отличающий объятых дремотой гагов. В тревожном предчувствии их пробуждения упыри припустились весьма скорой побежкой; но и тогда путешествие оказалось не из коротких, поскольку город исполинов разбит был по исполинской мерке. Наконец они все-таки выбрались на более-менее открытое место у подножия башни еще необъятней, чем прочие; над ее колоссальным порталом барельефом был выбит некий чудовищный символ, от которого повергаешься в дрожь и не ведая его смысла. Это была главная башня под знаком Коф, и с тех громадных каменных ступеней, чуть видневшихся в ее сумраке, начинались пролеты гигантской лестницы, ведущей в верхние пределы дремного края и в заколдованный лес.
И вот началось нескончаемое восхождение в непроглядной черноте; его делали почти невозможным чудовищные ступени, рассчитанные на гагов и поэтому чуть ли не в ярд вышиной. Об их числе Картер не мог составить верного представления, поскольку скоро так устал, что неутомимым и резиново-растяжливым упырям приходилось ему помогать. Во время всего бесконечного подъема над ними нависала угроза, что их побег обнаружат и отрядят за ними погоню: хотя никто из гагов не дерзнет отворить каменную дверь в лес, ибо на ней заклятие Вящих, вход на лестницу в башне не препинаем ничем, и гаги часто преследуют улизнувших уморищ вплоть до самого верха ступеней. Ухо гагов столь чутко, что даже шорох голых подошв и ладоней может выдать взбирающихся по лестнице, когда город проснется; и тогда этим гигантам с их ходом и навыком видеть без света, взятым от охоты за уморищами под сводами Зина, конечно, не потребуется много времени, чтобы настичь свою мелкую и непроворную жертву на тех колоссальных ступенях. Глубокое уныние одолевало при мысли о том, что ни единым звуком не подадут о себе знать безмолвные преследователи, но весьма неожиданно и ужасно налетят во мраке на взбирающихся по лестнице. И на освященный обычаем страх гагов перед упырями не стоило полагаться в этом особенном месте, где на стороне гагов были столь весомые преимущества. Грозила также некоторая опасность от хитрых и злобных уморищ, которые часто прискакивают на башню, пока гаги спят. Если гаги заспятся надолго, и уморища, разделавшись со своим делом в пещере, не задержатся, то этим мерзким и злокозненным тварям ничего не стоит учуять взбирающихся по ступеням; а уж тогда едва ли не лучше было попасть в зубы гагу.
Они поднимались уже целую вечность, когда в темноте над ними раздалось хаканье; и дело приняло весьма серьезный и неожиданный оборот. Было ясно, что одно уморище или несколько забрело в башню до прихода Картера и его провожатых; было ясно и то, что неминуемая опасность близка. После секундного столбняка предводительствующий упырь оттолкнул Картера к стене и постарался как можно лучше расставить своих сородичей для сокрушительного удара по врагу древней могильной плитой. Упыри видят впотьмах, поэтому с отрядом дело обстояло не так худо, как если бы Картер был в одиночестве. В следующий миг дробот копыт выдал по крайней мере одно скачущее вниз уморище, и упыри с надгробием занесли свое орудие для отчаянного удара. Вскоре сверкнула пара изжелта-красных глаз, и задышливое хакание уморища заглушило дробот его копыт. Стоило ему соскочить на ступень сразу над упырями, как они с такой нечеловеческой силой обрушили древнее надгробие, что жертва только издала сдавленный хрип и рухнула грудой скверны. Тварь эта как будто оказалась единственной, и, поприслушивавшись
Наконец упыри вместе со своим спутником остановились, и, пошарив руками над головой, Картер понял, что они добрались до огромной каменной крышки люка. Нечего было и думать, чтобы отворить подобную громадину настежь, но упыри надеялись приподнять ее ровно настолько, чтобы вбить могильную доску в качестве клина и помочь Картеру проскользнуть в эту щель. Сами они намеревались спуститься обратно и пройти через город гагов, поскольку скользкой увертливости им было не занимать и они не знали дороги поверху в призрачный Саркоманд с его охраняемым львами преддверием бездны.
Могуче напружинились трое упырей, борясь с каменной крышкой над ними, и Картер помогал наддавать со всей силой, какая у него была. Решив, что край у самой вершины лестницы как раз тот, что нужен, они направили на него все потуги своих неправедно упитанных телес. Через несколько мгновений появилась полоска света, и Картер, кому это дело препоручалось, просунул в отверстие конец древней могильной плиты. За этим последовало мощное налегание, но дело подвигалось слишком медленно, и им приходилось возвращаться к исходному положению каждый раз, когда не удавалось повернуть плиту и сделать подпорку.
Крайность их положения внезапно тысячекратно умножил шум на лестнице под ними. Это всего лишь бухала туша и гремели копыта убитого уморища, когда оно покатилось вниз по ступеням; впрочем, из всех возможных причин, по которым та туша пришла в движение, ни одна ни в малейшей степени не сулила хорошего. Поэтому, зная обычай гагов, упыри взялись за дело в некотором исступлении и в удивительно короткое время подняли крышку так высоко, что смогли удержать ее на месте, пока Картер не повернул плиту, оставив изрядное отверстие. И вот они подсадили Картера, давши ему взобраться на их резинистые плечи и придерживая его ноги, когда он вцепился пальцами в благословенный прах верхних дремных земель. Еще миг, и они проскочили сами, выбив надгробие и захлопнув громадную крышку люка как раз тогда, когда шумное дыхание раздалось прямо под ней. Никто из гагов никогда не пройдет через эту дверь, ибо на ней заклятие Вящих, поэтому объятый глубоким облегчением и покойным чувством Картер умиротворенно растянулся на уродливой толще лишайников в заколдованном лесу, провожатые же его уселись на корточках, как имеют обыкновение отдыхать упыри.
Сколь бы ни был сверхъестественно причудлив этот заколдованный лес, по которому так долго путешествовал Картер, поистине он был приют и отрада после всех преисподних, оставленных им позади. Из обитателей леса никто не подавал о себе знать, ибо зуги боязливо сторонятся этой потаенной двери, и Картер немедля приступил к своим упырям с расспросами об их дальнейшей дороге. Возвращаться через башню они уже не решились; не привлекал их и мир яви, когда они узнали, что предстоит встретиться с кумирослужителями Наштом и Каман-Тахом в пещере огненного столпа. Наконец они решили возвращаться через Саркоманд и его преддверие бездны, хотя и знать не знали, как туда добираться. Картер припоминал, что город лежит в долине у основания Ленга, помнил и то, что в Дилат-Леене он видел зловещего старика-купца с раскосыми глазами, по слухам, промышлявшего торговлей с Ленгом, и дал, стало быть, совет упырям держать путь в Дилат-Леен, пройдя лугами к Ниру и, перебравшись за реку Скай, идти вдоль реки до самого ее устья. Так они и решили поступить и, не тратя времени, пустились своей прыткой побежкой, поскольку сгущавшиеся сумерки сулили впереди целую ночь пути. И Картер пожимал лапы этим мерзостным бестиям и изъявлял им благодарность за помощь, и изъяснялся в признательности той бестии, что некогда была Пикмэном; но не удержался от вздоха радости, когда они убрались. Ведь упырь есть упырь, и для человека в лучшем случае спутник малоприятный. После этого, отыскавши лесной бочаг, Картер смыл с себя ил преисподних земель и облачился в свое платье, бережно им сохраненное.
И вот настала ночь в том жутком лесу с его чудищами-деревами, но гнилостное свечение позволяло идти, словно при свете дня; потому и пустился Картер хорошо знакомой дорогой к Селефаису в Оот-Наргае позади Танарианских Холмов. И по пути думал о зебре, которую стреноженной бросил у вяза на горе Нгранек на острове Ориаб в дальнем далеке и бесконечно далеком прошлом, и задавался вопросом, покормил ли ее кто-нибудь из сбиральщиков лавы и отпустил ли на волю. Задавался вопросом он и другим: возвратится ли он когда-нибудь в Бахарну и расплатится ли за зебру, убитую ночью в тех древних развалинах на берегу озера Яат, и будет ли узнан в лицо старым содержателем таверны. Вот какие думы навевал ему воздух вновь обретенных верхних дремных земель.