Некрономикон
Шрифт:
Вечером Картер шел этим цветущим краем и видел, как с реки наплывают сумерки на дивный златошпильный Тран. И как раз с наступлением тьмы подошел он к южной заставе и был остановлен дозорным, одетым в красное, который не пустил его дальше, пока он не рассказал три несбыточных сонных видения и не показал себя сновидцем, достойным подняться по крутым и загадочным улицам Трана и пробавляться на торжищах, где раскладывают на продажу товары с нарядных галиотов. Тогда он прошел в неимоверный тот город через стену такой толщины, что ворота казались туннелем, и попал в средоточие извилистых распутий, вьющихся в глубоких теснинах меж воспаряющих в небо башен. Из-за решеток и балконов источали свет окна, и звуки свирели и лютни несмело ускользали из внутренних двориков, где лепетали мраморные фонтаны. Зная дорогу, Картер пробрался более сумрачными улицами вниз к реке, где в старой приморской таверне нашел капитанов и мореходцев, знакомых ему по бессчетному
Утром Картер взошел на борт галиона, державшего курс на Селефаис, и сел на носу, между тем как отдавали концы и начиналось долгое плавание к Серенарианскому морю. Берега на многие лиги вниз по течению оставались всё такими же, как и выше Трана, с иногда возникающей справа на дальних склонах какой-нибудь затейливой кумирней или полусонной деревушкой у самой воды с крутыми красными кровлями и растянутыми на солнцепеке сетями. Держа на уме свои поиски, Картер дотошно расспрашивал всех моряков о тех, кого они встречали в тавернах Селефаиса, разузнавая имена и повадки чужаков с длинным и узким разрезом глаз, долгими мочками ушей, тонким носом и остро выпяченным подбородком, которые приходили с севера на темных ладьях и меняли оникс на резную яшму и золотую филигрань и красноперых певчих птичек Селефаиса. Об этих людях плаватели знали только ту малость, что в разговоры они вступают нечасто и сеют вокруг себя почтительный трепет.
Земля их лежала в далекой дали и называлась Инкуанок, и у немногих возникало желание там побывать, ибо это был холодный и бессолнечный край, прилегавший, по слухам, к неладному Ленгу; хотя с той стороны, где якобы простирался Ленг, вздымались высокие непроходимые горы, так что никто не мог знать, действительно ли там существует злоименитое плато с его ужасными каменными деревнями и не к ночи будь помянутым монастырем, или молву о нем породил тот страх, который мучает по ночам малодушных, когда то неприступное горное урочище чернеет на фоне восходящей луны. Несомненно, что Ленг досягаем с самых разных морей. О других сопредельных Инкуаноку странах те моряки представления не имели и слыхом не слыхивали о холодном пустолюдии и неведомом Кадате, разве лишь однажды, смутно и невесть откуда. Не знали они ничего и о чудном закатном городе, куда стремился Картер. Так что странственник больше не спрашивал о далекой далёчине, но поджидал своего часа, когда сможет поговорить с теми чужаками из холодной и бессолнечной земли Инкуанок, бывшими плоть от плоти тех самых богов, что высекли свое лицеочертанье на горе Нгранек.
Свечерело, когда галион достиг тех излучин реки, что пересекают благовонные джунгли Кледа. Тут Картер пожалел, что не может сойти на берег, — ведь в гуще тех тропических сплетений, уединенно и неприкосновенно дремлют дивные дворцы из слоновой кости, где некогда обитали баснословные государи страны, имя которой забыто. Волшба Предвечных сохраняет эти чертоги от вреда и упадка, ибо начертано, что придет день и они снова понадобятся; караванам слонов случается мельком их видеть вдалеке в лунном свете, но никто не отваживается близко к ним подступаться из-за их охранителей, блюдущих их целость. Но корабль летел дальше, и сумерки притушили дневной гул, и ранние звезды ответно мигали первым светлякам на речном берегу, и те джунгли отступали всё дальше назад, оставляя лишь свое благоухание в память того, что это было. И всю ночь напролет галион плыл, минуя тайны незримые и негаданные. Однажды впередсмотрящий крикнул, что холмы к востоку горят огнями, но сонный капитан на это сказал, что лучше на них не слишком заглядываться, поскольку дело весьма сомнительное, кто их зажег или что их зажгло.
Наутро река мощно раздалась в своих берегах, и по домам вдоль воды Картер понял, что они подплывают к превеликому торговому городу Хланиту на Серенарианском море. Городские стены здесь из неотшлифованного гранита, и дома причудливы островершиями гребней на своих белёных фронтонах. Люд Хланита походит на обитателей мира яви больше, чем любой другой народ дремного края; так что ничем этот город не привлекает, кроме торгового промысла, но слывет доброй работой своих мастеров. Причалы в Хланите дубовые, и там галион встал на якорь, пока шкипер рядился в тавернах. Картер тоже сошел на берег и с любопытством смотрел на изрытые колеями улицы, где неуклюже громыхали деревянные повозки с волами, и на базары, где разгоряченные торговцы суетно расхваливали свой товар. Портовые таверны были у самых причалов, в улочках с поседевшим от соленой пены булыжником, и казались неимоверно древними из-за низких почернелых балок своих потолков и толстого зеленоватого стекла круглых оконец. В этих тавернах древние старики-мореходцы вели нескончаемые разговоры о далеких гаванях и рассказывали множество историй об удивительных жителях
Две ночи и два дня плыл галион по Серенарианскому понту, не видя земли и отмаячив флажками лишь одному судну. Когда второй день уже клонился к закату, впереди выказался заснеженный пик Арана с его нарядными деревьями гингко, качающими ветвями на нижних склонах, и Картер понял, что они достигли земли Оот-Наргай и дивного города Селефаиса. Скоро означились блистающие минареты того баснословного града и девственно-чистые стены из мрамора, и бронзовые на них статуи, и огромный каменный мост, где воды Нараксы сливаются с морем. Потом обозначился мягкий очерк холмов за городом с их рощами и садами асфоделей, и малыми кумирницами, и усадьбами; на самом дальнем плане — лиловый Танарианский хребет, могучий и загадочный, за которым лежат заповеданные стези в мир яви и в иные дремные края.
Гавань была полна расписными галерами, одни из мраморного города-облака Серанниана, парящего в тех бесплотных высях, где море соприкасается с небом, другие из более материальных областей дремного края. Лавируя между ними, кормчий проложил себе путь к причалам, пахучим от пряностей, где галион бросил якорь в сгустившихся сумерках, когда над водой начинали мигать мириады городских огней. Вечно новым казался этот бессмертный город-видение, ибо время здесь было не властно ни разрушать, ни пятнать. Бирюза Нат-Хортата всё та же, что была искони, и всё те же восемьдесят иерофантов в венцах из орхидей, которые воздвигли его десять тысячелетий назад. По-прежнему сверкает бронза огромных ворот, не стираются и не трескаются ониксовые мостовые. И высокие бронзовые статуи взирают со стен на купцов и погонщиков верблюдов более старых, чем само баснословие, и всё же без единого волоска седины в раздвоенных бородах.
Картер не сразу отправился на поиски храма или дворца или крепости, но остался под обращенной на море стеной среди торговых гостей и моряков. И когда сделалось слишком поздно для толков и преданий, Картер отыскал хорошо знакомую старинную таверну и отошел ко сну о богах неведомого Кадата, взыскуемых им. Назавтра он обошел все причалы в поисках моряков-чужан Инкуанока, но ему было сказано, что в ту пору никого из них в гавани не было, их галеру с севера ждали не раньше чем в двухнедельный срок. Он повстречал между тем одного моряка из Торабониана, который бывал в Инкуаноке и работал в ониксовых каменоломнях того бессолнечного края; и этот моряк говорил, что на север от обитаемых людьми мест определенно лежит пустыня, которой все страшатся и сторонятся. Торабонианец брался утверждать, что, простираясь до самой подошвы неодолимых гор, пустыня ведет в обход их на жуткое плато Ленг, и потому-то люди и страшатся ее; но он не отрицал и других историй, не договаривавших о неких недобрых силах и ненарекаемых соглядателях. Было оно или не было тем баснословным пустолюдием, в котором возвышается неведомый Кадат, он не знал, но чтобы те силы и соглядатели, если они действительно существуют, витали там без причины — на это было мало похоже.
На следующий день Картер поднялся по улице Колоннады до храма из бирюзы и говорил с Первосвященником. Хотя в Селефаисе поклоняются Нат-Хортату, в ежедневных молитвословиях поминают всех Вящих; и священник поискусился в их настроениях. Как и Атал в далеком Ултаре, он настоятельно отговаривал даже пытаться увидеть их, утверждая, что они подвержены вспышкам гнева и различным причудам и что их осеняет странное покровительство Иных Богов с Той стороны, дух-вестоносец которых — ползучий хаос Ньарлафотеп. Ревниво скрывая чудный закатный город, они ясно выказывают свое нежелание, чтобы Картер туда добрался; и дело весьма сомнительное, как они взглянут на гостя, явившегося затем, чтобы их лицезреть и предстать перед ними с прошением. До сих пор никто никогда не нашел Кадат, и, возможно, оно и лучше, если никто не отыщет его и впредь. Молва, что носилась об ониксовых чертогах Вящих, была ни в коем случае не утешительной.
Поблагодарив увенчанного орхидеями Первосвященника, Картер покинул храм и отправился на базар овчаров-скотобойцев, где, лоснясь от довольства, обитал старый кошачий вожак Селефаиса. Этот серый и преисполненный достоинства котяра грелся в лучах солнца на ониксовой мостовой, и когда визитер приблизился, лапку ему подали с томной ленцой. Но Картер повторил пароли и отрекомендовался, как велел старый предводитель котов Ултара, и тогда пушистый патриарх сделался отменно разговорчивым и сердечным и открыл ему немало тайной премудрости, ведомой котам на поморских склонах Оот-Наргая. Повторив, что было ценнее всего, некие украдкой ему переданные пугливыми портовыми кошками слухи о людях из Инкуанока, на темные ладьи которых не ступит лапкой ни одна кошка.