Нелетная погода (сборник)

Бушков Александр Александрович

– Следовало бы влепить вам по физиономии за такое мальчишество. (Она была явно моложе Панарина). Хотя какое это мальчишество – сознательное оскорбление, верно? Разозлишься поневоле, когда прибудут сразу два крупных недруга Проекта… Вот видите, я права. – Она подняла руку, взяла Панарина за лацкан форменной куртки и продолжала суше: – Если вас так уж это волнует, с Каратыгиным у меня чисто деловое партнерство. Но даже если бы все обстояло иначе, разве вы выглядели бы лучше? Снерг – ваш горячий сторонник, и ваш ответный ход может предвидеть человек без семи пядей во лбу – вы его попросите о контрфильме. Если уже не попросили.

– Не

успел, – сказал Панарин. – Но попрошу обязательно.

– Вот видите. Вы можете сказать, что Снерг – ваш сторонник, и это-де все извиняет. Никакой меркантильности, видите ли. Ну, а я, следовательно, не могу иметь собственного мнения, могу быть только подругой Каратыгина, которую он попросил о содействии? – в ее голосе звучало искреннее недоумение. – Тим, ну почему вы решили, что все население Земли состоит из ваших горячих сторонников? Ведь противников не так уж мало, вы это знаете, но предпочитаете лелеять иллюзии…

– Но…

– Ну да, вы сейчас начнете говорить о прогрессе, не знающем тупиков. Не надо, Тим, правда. Друг друга мы все равно не переубедим. Но найдите смелость признать меня убежденным противником, а не сумасбродной красоткой, захотевшей помочь приятелю, и я вам прощу оскорбление. Ведь оскорбили?

– Да, – сказал Панарин. – Прошу прощения, я…

– Фанатик вы, вот вы кто. Ладно, прощаю. – Она отпустила лацкан и улыбнулась вполне дружелюбно. – Отомщу я вам по-другому, уже как женщина, возьму вот и заставлю влюбиться в меня. А сама буду холодна как мрамор. Или вакуум. Я улыбаюсь чарующе?

– Вообще-то да, – сказал Панарин. – Лучше бы, конечно, на вашем месте был мужчина. Скажите, а то, что вы женщина, всегда помогает в работе или иногда мешает?

– Иногда и мешает, – безмятежно призналась Марина. – Например, мне заведомо труднее будет попасть на борт корабля, когда вы снова начнете ломиться в закрытую дверь.

– Без сомнения.

– Но ведь половина инженеров-испытателей у вас – девушки?

– Это – их работа.

– А я, следовательно, валяю дурака? Нет, правы вы с вашим подсознанием – глубоко въелось…

– Но ведь экспериментальные полеты уже снимали.

– Господи, разве только у вас есть своя этика? Кто это при подготовке крайне ответственного материала пользуется чужими кадрами? Неужели Снерг вам никогда не объяснял азов?

– Он мало говорит о работе, – сказал Панарин. – Как и мы вне обычного круга. Да и все остальные, я думаю. Хорошо, летаете, снимаете где угодно, уж если Снерг мне что-то и объяснил насчет азов, так это то, что любого из вас не остановишь, если вам приспичит…

– И правильно объяснил. Святая истина. Вы мне нравитесь, заместитель по летным вопросам. Сказать, за что? В вас наличествует именно та смесь мужественности и беззащитности, что нравится женщинам. В нужной пропорции. Но это не означает, что, узнав о своем привлекательном качестве, вы получите преимущества. Потому что преимуществами вы не сумеете воспользоваться.

– Уверены?

– Уверена. В своей работе вы, безусловно, умеете руководить, подчинять других, вы бесспорный лидер. Но весь заряд лидерства вы отдаете работе, а в личной жизни неосознанно стремитесь оставить главенствующую роль за женщиной. Этим и руководствуетесь, сами того не понимая.

– А вы?

– А я – женщина, – сказала Марина. – Откуда я знаю, чем завтра буду руководствоваться? Понятно, речь идет не о работе.

– Н-да…

– Знаю, что вы думаете. «Ну и особа… Взбалмошна, но

умна». Что ж, в какой-то мере это полностью соответствует истине, так что я и не думаю обижаться. – Марина взяла Панарина под руку. – Пойдемте? В виде компенсации за все связанные с моим появлением здесь неудобства подниму ваш авторитет в глазах подчиненных. Больше станут уважать, увидев под руку с такой красавицей.

– Лучше бы прилетел Дилов, он тоже противник Проекта, но он лысый бородач… – искренне вздохнул Панарин.

– Ну и было бы похоже на шахматную партию между компьютерами. А так будет просто жизнь – очень сложная вещь, как вы, может быть, слышали. – Она подтолкнула Панарина к двери. – Идемте, совещание скоро начнется. По дороге рассказывайте что-нибудь веселое, а я буду смотреть на вас снизу вверх очарованными глазами.

– Знаете, какая самая любимая моя книга? – спросил Панарин. – «Одиночество в Магеллановом Облаке».

– Никогда не слышала.

– «Космическая опера» столетней давности. Очаровательную героиню высадили на астероид, да так там и оставили.

– Я вас тоже ужасно люблю, – нежно улыбнулась ему Марина, глядя на него снизу вверх очарованными глазами. – Но до Магелланова Облака ужасно далеко, когда-то вы еще туда доберетесь…

«Снерг наверняка в Саянске, – думал Панарин, механически кивая встречным. Вот и закрутилось метелицей, началось. Нельзя сказать, что мы не ждали – мы ждали, но думали, что все обойдется. Так уж устроен человек – отталкивает тревожные мысли до последнего часа. Значит, все. Значит, драка. Конечно, кое-кто разочарован, пораженческие настроения, что греха таить, появились и среди нас самих, но разве человечество предаст свою мечту о дальних звездах? Разве оно разучилось надеяться? Но в том наша слабость и состоит, что апеллируем мы исключительно к эмоциям, и оперируем одними эмоциями, а противостоят нам жесткая логика и суровые факты…»

– Утро прекрасное, в такую погоду только и думать – о новых надеждах, – сказала Марина. – Не хмурьтесь, командор, в конце концов, у вас ничего не отберут. Немного урежут лимиты – и только.

– А к чему такая урезка приведет в психологическом плане?

– Стоит ли беспокоиться? – она улыбчиво щурилась. – Отсеются нестойкие, не более того.

«Чертова кукла, – с усталым раздражением подумал Панарин. – Даже самые стойкие могут растеряться, когда станут урезать энергетические лимиты и свертывать программы. Важна не только собственная убежденность, но и моральная атмосфера вокруг Проекта… как может армия хорошо драться, зная, что те, кто послал ее на бой, охладели к ней?»

– Что из себя представляет Каратыгин? – спросил Панарин. – Я с ним встречался один раз, и то случайно. Общаться вовсе не общались.

– Очень киногеничен.

– С этим его качеством я как раз знаком благодаря стерео.

– Ну, а с его деловыми качествами скоро познакомитесь…

Панарин, как оказалось, пришел последним. В Малом зале уже сидели Кедрин, двое руководителей технических служб Проекта и двое из тех, кто был его мозгом – спортивного типа человек Муромцев и Ярош, красивый старик, похожий на патриархов Рембрандта. Не то чтобы здесь царила напряженность, но некоторая скованность была. Собравшиеся походили на членов семьи, уже слышавших о смерти горячо любимого родственника, однако ожидавших подтверждения очевидца. Они сидели в тягостном молчании, не смотрели друг на друга и на приветствие Панарина ответили одними кивками.