«Нелюбимый» день недели
Шрифт:
– Хм. – Никита зажал подбородок рукой и устремил задумчивый взгляд на стену.
– Хорош, придуриваться, – Марина с размаху влепила ему затрещину. Я даже опешила слегка.
– Эй, – потирая ушибленное место, он поднялся. – Или я в деле, или иди и сама все покупай.
– Ладно, обиженка, тормози. – Она повернулась ко мне. – Вась, гони деньги.
Закусив язык, чтобы не уточнить, почему плачу я, я похлопала себя по карманам и достала злосчастную купюру.
– А что у тебя с рукой?
С ужасом понимая, что протянула именно ту, ушибленную, я попыталась
– Если купишь на свои, так и скажи.
– Ты дралась? – не слыша моих слов, он думал о чем-то своем, что заставляло его искренне страдать.
– Уймись, это не твое дело.
– С кем?
– Эй, голубки, звонок прозвенел, – толкнула в бок Никиту Марина. – Если можешь помочь, помогай, а нет, так вали.
Я снова протянула скомканную тысячу, и на этот раз он взял. А потом быстро убежал из кабинета, чмокнув меня напоследок. Опешившая дважды за эту перемену я приложила ладонь к щеке и затихла.
– Леонова, а тебе отдельное приглашение нужно? – Зыркая волком, ко мне приближалась Лариса Николаевна. – Марш на свое место!
Опомнившись, я подскочила и скоро побежала меж рядов. Обожаю геометрию.
Среда, до воскресения #3
Мама сказала, что отец приедет в четверг. Вроде как отек спал, а синяк спустился ниже. Представляя эту картину, я наслаждалась фактом, что отец пусть и временно, но выглядит пропитым, безвольным, бесцельно мечущимся по жизни алкашом. Интересно, а как он объяснил это Наташе? Наврал? Или сказал правду? Скорее второе. Меня он точно выгораживать бы не стал. А вот о своем порыве? Умолчал? И захочет ли после такого мачеха меня видеть в своем доме? Хотя… Почему меня это беспокоит?
Никита все не объявлялся. Я ждала от него весточки больше, чем от какого-то другого пацана. Даже Сережа не занимал моих мыслей так долго. А уж после расставания и подавно. А Никита… Уверена, он знал не только мой адрес, но и телефон, однако ежесекундная проверка экрана ни к чему не приводила. И все же я верила ему. Он не взял бы деньги и не сбежал. И откуда такая убежденность, я сказать не могла.
В итоге не выдержав двухдневного напряжения, я сдалась.
«Марин, отец будет завтра. Надо идти сегодня» – отправила я подруге на последнем уроке. Литература, обычно так мной любимая, сейчас только расстраивала, и сосредоточиться на переживаниях юной Лизы из повести Карамзина мне никак не удавалось. Притом что дома я зачитывалась ее нежной и наивной любовью к жалкому и ветреному Эрасту. Правда, меня даже имя его раздражало. А уж поступки. Воспользовался бедной девушкой и был таков. Да, что уж говорить, все они такие. И Сережа, и мой отец, и…
«Никита все купил, будет у тебя в полдвенадцатого», –
Нервозное ожидание, казалось, длилось бесконечно. Одно дело ждать неопределенности, а другое будучи убежденной в неизбежности будущего.
– И ты представляешь… всегда задерживалась, никогда не ругалась, сдавала вовремя… и ее сократили… А она – мать одиночка. И как теперь жить?
Я слушала вполуха мамин рассказ о какой-то швее, которую я даже не знала, поддакивала в паузах и кивала, когда ловила на себе взгляд.
– Да-да, согласна. Класс.
– О чем я сейчас спросила?
– Все верно.
– Лиса, в каких облаках ты витаешь? – мама уперла руки в бока и заслонила собой телевизор, в который я пялилась, не различая образов и планов.
– Ой, мам, прости, – отмахнулась я. – Столько задают, что голова кругом.
Про деньги, что отец мне дал, она была не в курсе, поэтому она сегодня сама купила в аптеке мазь, выписанную доктором, и чуть ли не насильно нанесла мне жирным слоем. Даже мои уверения, что и без того ушиб уже спадал, не сыграли роли. Но мне нравилась эта забота. Да и время, медленно шагавшее длинной стрелкой старых настенных часов, за разговорами неслось быстрее.
Кое-как дождавшись десяти, я сослалась на усталость и скрылась в комнате. Для пущей правдоподобности пришлось раздеться, погасить свет и забраться под одеяло. В нашей семье существовало негласное правило, следуя которому мама, перед тем как лечь спать, всегда приходила ко мне в комнату, целовала и подбирала одеяло. И хоть я ворчала, что уже взрослая и в таких мелочах не нуждаюсь, все же каждый вечер ждала ее.
Особенно, зная, что сегодня опять обману.
Но моя уловка всегда удавалась. В такие дни сумбурные вечера мама тоже ложилась раньше. А значит, у меня появлялось время бесконтрольно покинуть дом.
В 23-15 мне пришло сообщение от подруги «Я внизу», сулившее мне начало благодатных неприятностей. Крадучись, ступая по протертому ковру в коридоре, я умело сунула кроссовки подмышку и придержала язычок у замка. Свет на лестничной клетке так никто и не починил, поэтому пришлось на ощупь искать перила, но каково было мое удивление, когда вместо бездушной деревяшки я ухватилась за чью-то теплую ладонь.
– Привет, – похожий на шипение шепот холодком пробежался по спине. – Это я, Никита.
– Знаешь что! Никита, – также тихо я пыталась выразить свое недовольство, но бодрящий кафель так остудил мои ноги, что я за пару мгновений умудрилась продрогнуть целиком – от пят до макушки. – Держи лучше, – и доверившись своему знакомому, я нагнулась завязать шнурки.
Выскочив в темный двор, освещенные единственным фонарем, я огляделась. Марина пряталась в тени деревьев, но не заметить ее было невозможно. Темный неподвижный силуэт отчетливо проглядывался на фоне колыхающихся от ветра деревьев. Махнув рукой, она подозвала нас.