Нелюбимый

Регнери Кэти

Я могу позаботиться о ещё одном шве под этим углом и приступаю к работе. Это тот, который воспалился на прошлой неделе, но сейчас он выглядит хорошо. Он хорошо заживает.

Надрез. Надрез. Надрез. Надрез. Надрез. Надрез. Надрез.

— Значит, я тебе нравлюсь, — говорит она, её голос звучит менее расстроено, чем раньше.

— Конечно, — тихо отвечаю я.

— И мы застряли здесь вместе ещё на две недели.

— Мм-хм, — бормочу я, вытягивая ещё один стежок, радуясь, что он выскальзывает без кровоизлияния. Я освобождаю пинцет и добавляю крошечный

узелок в кучку.

— Что, если…?

— Это третий, — говорю я, перебивая её. — Можешь немного повернуться на сиденье? Сесть ко мне спиной?

Она следует моим инструкциям, предоставляя мне спину, что, как я полагаю, придаёт ей смелости, заявить:

— Четырнадцать дней.

— Что?

— У нас есть четырнадцать дней вместе.

Моё сердце грохочет, и я сосредотачиваюсь на том, чтобы унять дрожь в руках.

— Сегодня 6 июля, — произносит она тихим и нервным голосом. — Я уеду 20 июля несмотря ни на что. Я ни о чём тебя не попрошу, Кэсс. Я не буду пытаться изменить твою жизнь. Я не буду пытаться остаться. Я не буду просить тебя уехать. Я никогда не вернусь, если ты этого хочешь. Я обещаю. Я просто…

Надрез. Надрез. Надрез.

Я сглатываю, не смея произнести ни слова, отчаянно желая услышать остальное из того, что она хочет сказать, но боясь, что это будет слишком чудесно, чтобы отказаться, даже если я должен.

— И, эм, если чувства беспокоят тебя, мы можем исключить их из уравнения. Никаких, гм, никаких чувств. Никаких заявлений. Мы нравимся друг другу. Для меня этого достаточно, — говорит она тихо, её голос одновременно звучит храбро и грустно, когда она заканчивает.

Я беру пинцет, и она воспринимает моё молчание как разрешение продолжить.

— Но в течение следующих двух недель мы могли бы… гм… наслаждаться друг другом. Всем друг в друге.

Надрез. Надрез. Надрез… Надрез.

Я не осознаю, что задерживаю дыхание, пока не выдыхаю. Моё горячее дыхание проносится по её обнажённой коже. Крошечные светлые волоски на её бедре встают дыбом, и я мгновение смотрю на них, моргая от растущего понимания.

Хотя я никогда не был с женщиной, мои мысли легко возвращаются к тем старым, потрёпанным журналам, лежащим под моим матрасом. Может, я не знаю многого, но я знаю, что она предлагает: она временно предлагает мне своё тело в обмен на моё. Я не знаю точно, в какой степени, но я совершенно уверен, что она предлагает мне секс.

Я знаю, что это может быть единственный шанс, который я когда-либо получу, чтобы испытать то, что она предлагает, и моя кровь бурлит, а тело твердеет от этой идеи.

Она подошла опасно близко, предлагая мне что-то, что я, возможно, действительно смогу принять — физическую близость без всяких условий с истекающим сроком действия.

Никаких обязательств.

Ни брака, ни детей, ни вечности.

Никаких шансов заразить мир генами моего отца.

Не осознавая этого, она даёт мне возможность любить её, не нарушая моих обещаний.

Надрез. Надрез. Надрез. Надрез. Надрез.

Я разрезаю последний шов, затем кладу ножницы на стол.

— Ты понимаешь, о чём я говорю? —

спрашивает она, сидя ко мне спиной, её голос звучит робко и низко. — Ты понимаешь, чего я хочу… что я предлагаю?

— Мм-хм, — мямлю я, удивляясь, что вообще могу издать хоть какой-то звук.

— Ты тоже этого хочешь?

Я вытаскиваю последний стежок, затем кладу пинцет рядом с ножницами на стол, задевая запястьем её голое бедро, когда убираю его. Я смотрю на её конский хвост, на затылок, мои глаза скользят вниз по скомканной футболке и останавливаются на её коже. Она белая и мягкая поверх пояса шорт, и я знаю, что если скажу «да», то буду иметь право прикоснуться к ней, изучить контуры её тела, любить её. Может, этого мне хватит на всю жизнь.

Она выдыхает, произнося моё имя вместе с выдохом:

— Кэсс. Пожалуйста, ответь.

Моё сердце колотится.

Я втягиваю воздух и задерживаю его, как мне кажется, на целую вечность.

— Да, — слышу я свой ответ, позволяя своему лбу опуститься на её затылок в знак капитуляции. — Я тоже этого хочу.

Глава 23

Бринн

Я тоже этого хочу.

В одно мгновение мой мир обрёл такой цвет, которого у него никогда не было раньше.

Я не знаю, откуда пришло моё предложение, но моё стремление к нему — моё низменное желание к нему — бурлило в течение многих дней и оно больше не будет отвергнуто — свершившийся факт.

Я солгала ему, когда сказала, что мы вычеркнем чувства из уравнения, потому что я уже влюбляюсь в него. Но я готова держать эти чувства при себе, если это означает, что мы будем принадлежать друг другу физически в течение следующих двух недель. Я буду любить его, прикасаясь к нему, целуя его, разговаривая с ним. Но я заставлю себя не говорить о своих чувствах, как бы сильны они не были.

И как я оставлю его в конце? После того, как я узнаю тепло его тела, накрывающее моё? Его жар между моих бёдер? То, как у него перехватит дыхание, когда я выгнусь ему навстречу, как мои внутренние мышцы обхватят его член, словно перчатка, в самый первый раз в его жизни?

Я не знаю.

Но я сделаю это. Сделаю, потому что обещала. Сделаю это, потому что хочу этого больше, чем боюсь нашего неизбежного прощания. И я сделаю это, потому что у меня есть чувство, что он будет настаивать на этом.

Я тоже этого хочу.

Я понятия не имею, как это будет работать, когда действительно всё начнётся.

Что, если он сию же секунду потянется ко мне и отнесёт в свою постель? Скажет мне раздеться, чтобы он мог похоронить себя внутри меня? Готова ли я? Потому что в тот момент я говорила о довольно большой долбанной игре, и он согласился играть.

Я так нервничаю, когда он сидит позади меня, что едва могу дышать. Я чувствую его силу — тепло его лба на моей шее, когда опускаю край футболки и позволяю ей упасть на мои заклеенные раны. Я осознаю каждый свой вздох, как поднимается и опускается моя грудь, следуя за наполненностью и пустотой моих лёгких. Я также ощущаю его дыхание на шее — оно короткое, поверхностное и прерывистое, от него у меня кружится голова.