Нелюбимый
Шрифт:
Он хочет меня так же сильно, как и я его.
Пожалуйста, пусть этого будет достаточно.
— Мы могли бы… — его голос скрипучий, хриплый и низкий, и я закрываю глаза, ожидая услышать его предложение, часть меня боится, хотя я сделаю всё, что он попросит — …посмотреть этот фильм сейчас… если ты хочешь.
Короткий смешок срывается с моих губ. Это звук облегчения и радости. Как бы сильно я не хотела Кэссиди, возможно, я не готова прыгнуть с ним в постель сегодня вечером. Оказывается, мне нужно немного ухаживаний, несмотря на мои смелые
— Д-да! — говорю я, снова смеясь, когда он поднимает голову, и смотрю на него через плечо.
Его глаза темнеют, и он облизывает губы, но, если я не ошибаюсь, уголки рта растягивает лёгкая улыбка.
— «Площадка», верно?
Я киваю.
— Угу. Да. Звучит хорошо.
— Как насчёт того, эм, чтобы ты приготовила нам попкорн, пока я всё устанавливаю?
— Попкорн? В самом деле?
— Разве люди до сих пор не едят попкорн, когда смотрят кино?
— Конечно, — говорю я, понимая, что это то, что он, вероятно, помнит из своей короткой жизни в городе.
Движением подбородка он указывает на шкафчик над раковиной.
— Там есть зёрна, масло и соль.
— Окей.
Его глаза задерживаются на моих губах ещё на секунду, прежде чем он встаёт, наклоняется над столом, чтобы привести в порядок свои аптечные принадлежности и собрать оставшиеся от швов нитки в кучу, которые отправляются в мусорку.
Всё ещё не придя в себя от нашего разговора и гадая, как будет разыгрываться наше соглашение, я достаю кастрюлю и покрываю дно тонким слоем оливкового масла. Я ставлю её на плиту, зажигаю конфорку и бросаю два зернышка на дно кастрюли, ожидая, когда они лопнут. Позади меня, в гостиной, Кэссиди сидит на диване, вставляя батарейки в видеомагнитофон для нашего вечера кино.
Обычно я позволяла мужчинам в моей жизни добиваться меня, так что сегодня я нахожусь на неизведанной территории. Наверное, я знала или чувствовала, что если не начну разговор, то этого может и не случиться. От отсутствия физической близости с Кэссиди я чувствовала себя такой отчаявшейся, такой пустой, что было ясно — я буду сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь. В последующие десятилетия, без него, я бы помнила эти дни с ним, и я была бы огорчена, если бы не прожила их в полной мере.
Зёрна лопаются, и я добавляю ещё две горсти кукурузы в потрескивающее масло, накрывая кастрюлю крышкой и прислушиваясь к там-тра-та-там кукурузы.
— Готово, жду тебя, — зовёт Кэссиди, сидя на диване, сгорбившись над нашим импровизированным кинотеатром.
— Ещё две минуты, — говорю я, чувствуя прилив возбуждения и волнения, что заставляет мой желудок трепетать в предвкушении, как если бы я была подростком на первом свидании.
И тут мне приходит в голову, что для Кэссиди сегодняшний вечер — его первое свидание. Когда лопаются последние зёрна, я поражаюсь этому факту, принимаю его, молча обещая сделать его лучшим первым свиданием, которое когда-либо было у любого двадцатисемилетнего парня.
Я высыпаю попкорн в миску, выключаю верхний свет на кухне,
— Готова? — спрашивает он.
— Ага.
— Ладно, тогда начнем.
Он наклоняется вперёд и нажимает кнопку воспроизведения на проигрывателе, и логотип «20th Century Fox» размораживается, в то время как музыка синтезатора в стиле девяностых сопровождает голос за кадром о Мировой серии 1932 года и о броске, названным в честь Бейба Рута.
Я смотрела этот фильм несколько раз в своей жизни. Это один из самых любимых фильмов моего отца, и поскольку у него не было сына, с которым можно было бы смотреть его любимые спортивные фильмы, эта обязанность выпала на мою долю. По правде говоря, мне нравилось дождливым днём смотреть фильмы вместе с отцом, и я расслабляюсь на диване Кэссиди, когда фильм возвращается в 1960-е годы, показывая окрестности бейсбольной арены на маленьком экране.
Первые пятнадцать-двадцать минут я так увлечена фильмом, что фактически, беру горсти попкорна на автопилоте, поэтому, когда моя рука касается руки Кэссиди в миске, я резко возвращаюсь к реальности того, где нахожусь… и с кем.
Моё сердце трепещет, когда я отдёргиваю руку.
— Прости.
— Всё в порядке, — говорит он, и когда я смотрю на него, его губы дрожат в голубоватом свете телевизора, как будто он пытается не рассмеяться.
— Что?
— Ты нервничаешь?
— Немного, — признаю я.
Он бросает на меня косой взгляд.
— Кто из нас никогда не был на свидании в кино? Ты или я?
— Не переоценивай меня, — говорю я. — Прямо сейчас всё это кажется мне довольно новым.
— Хорошо, — отвечает он, поднимая миску и ставя её с левой стороны, чтобы между нами больше не было препятствий. — Потому что я понятия не имею, что делаю.
Он подвигается ближе ко мне, пока наши бёдра не соприкасаются.
— Знаешь, я видел движение «зевок-вытягивание руки вокруг плеча» в других фильмах. Думаю, я мог бы попробовать.
— Если ты действительно не устал, — говорю я, ухмыляясь ему, — ты можешь пропустить зевок.
С одной стороны, я привыкла к его прикосновениям. Я имею в виду, что мы с Кэссиди уже были физически близки в определённой степени. Он нёс меня на спине. Он раздел меня, вымыл, зашил и спал рядом со мной… но это другое, и мы оба это знаем. Это преднамеренно. Каждый раз, когда мы касаемся друг друга с этого момента, речь идёт не об уходе или комфорте. Речь идёт о желании. Речь идёт о необходимости. Речь идёт о сексе.