Нелюбимый
Шрифт:
Я сжимаю челюсть, говоря себе, что не должен подстрекать её такими заявлениями типа «я без ума от тебя», независимо от того, насколько правильно они звучат, когда слетают с моих губ. Мы договорились о физических отношениях друг с другом. Ничего больше.
— Ты всё ещё… собираешься завтра в магазин? — спрашивает она, её щёки розовеют, когда она находит яйцо под Стейси и осторожно кладёт его в проволочную корзину.
Магазин.
Магазин, где я куплю коробку презервативов для нашего оставшегося вместе времени.
—
Секс.
Помимо Бринн, в последнее время я только об этом и думаю.
Когда мы, наконец, каждый вечер отрываем друг от друга наши полностью одетые тела, направляясь в наши раздельные комнаты, из-за неё моё тело так мучительно болит, что мне приходится выходить на улицу под ледяной полуночный душ. Хотя это почти не помогает. Всё моё существо — магнит, притягиваемый к ней, и ничто не сможет утолить этот голод, пока я не буду похоронен внутри неё.
Дважды я рассматривал фотографии в своих журналах, но не для того, чтобы унять своё желание или погасить жажду, а потому, что хочу быть уверенным, что понимаю, что делать.
Не могу лгать, я нервничаю из-за отсутствия у меня опыта и её щедрого подарка. Я не могу обещать, что буду спокоен, когда мы, наконец, займёмся любовью, но, чёрт возьми, я хочу сделать это как можно лучше. Для неё. И, честно говоря, для меня. Так что, когда она будет сравнивать меня с другими мужчинами спустя многие годы, у меня будет хоть какой-то маленький шанс сохранить себя в её памяти.
Это неправильно, я знаю.
Но я отчаянно хочу, чтобы она помнила меня.
Иногда это единственная мысль, которая придаёт мне сил, когда я думаю о своём одиноком будущем — что после того времени, что мы провели вместе, я всегда буду частью её.
— Знаешь, — говорит она тёплым и кокетливым голосом, опершись локтями о расколотую перекладину, которая отделяет стойло Энни от курятника девочек. — Сегодня мы должны устроить пикник у пруда.
— Да?
Она кивает, улыбка, возможно немного натянутая, озаряет её красивое лицо.
— Разве это не хорошая идея? Солнце? Тёплый денек? Мягкое одеяло? Желающая женщина?
Желающая женщина.
Она собирается убить меня.
Я кладу руки на ограждение по обе стороны от её локтей.
— Вы умеете плавать, миз Кадоган?
— Плавать? Конечно!
— Ты уже несколько дней жалуешься на свои волосы, — говорю я, так близко к ней, что мог бы прижаться своими губами к её. — Как насчёт того, чтобы позволить мне помыть их?
Она ахает, её глаза расширяются.
— Кэсс, я всё бы за это отдала.
— Всё? — вымучиваю я из себя.
— Всё, что угодно, но… — её губы сжимаются, но слегка, и она наклоняет голову. — Разве ты не видишь? Всё уже принадлежит тебе.
«Убей меня. Я мертвец».
Я тянусь к её щекам, обхватываю её лицо и нахожу её губы своими.
Не
— Пруд, — выдавливаю я, задыхаясь.
Она кивает, её зелёные глаза потемнели.
— Пруд.
***
Пока мы идём через луг к пруду, держась за руки, я думаю о том, что нашёл в глубине своего шкафа, когда искал плавки, которыми не пользовался годами.
Это фотоаппарат — старый мамин «Полароид» — и в нём осталось три кадра.
Я положил его на дно сумки, в которой лежат одеяло, два полотенца и бутылка шампуня, и теперь мне интересно, насколько умной была эта идея. То есть, конечно, я хочу фотографию Бринн, но не доведёт ли меня эта фотография до безумия, когда она уедет? Не лучше ли было бы просто жить блеклыми воспоминаниями?
— Твоя мама была меньше меня.
Солнце высоко в небе, и высокая трава колышется на ленивом послеполуденном ветерке. Бринн смотрит на меня.
— А?
Я смотрю на неё сверху вниз, одетую в старый тёмно-синий купальник и джинсовые шорты моей матери. Эластичный материал натягивается на её груди, опускаясь так низко, что едва прикрывает её соски. Я думаю, хорошо, что мы здесь совсем одни, потому что то, что находится под этим костюмом, моё, и я не хотел бы, чтобы другой мужчина пялился на неё.
— Сверху, — говорит Бринн, похлопывая себя по груди свободной ладонью. — Она была меньше, чем я.
— Да, — я киваю. — Она была крошечной.
— Она долго болела?
Я вспоминаю, как она всё больше и больше оставалась в постели, всегда усталая, и это тревожное выражение в её глазах становилось всё сильнее с каждым месяцем.
— Около года. Всё произошло очень быстро.
— Ты заботился о ней?
— Дедушка и я.
— Она никогда не оставалась в больнице?
— Нет. Под конец она пошла к врачу, но к тому времени было слишком поздно что-либо для неё делать.
— Рак, верно?
Я киваю.
— Как твой папа…
— Почти на месте, — говорю я, прерывая её. — Я говорил, что нашёл фотоаппарат?
— Что? Фотоаппарат? Нашёл?
— Угу, — говорю я, сжимая её руку, радуясь, что её внимание было отвлечено. — Старый «Полароид».
— Ха! Теперь они снова в моде, знаешь ли.
— Неужели?
— Да. Подростки любят их. Теперь они меньше и бывают разных цветов, но да, они действительно популярны. Всё старое снова становится новым, не так ли?