Немёртвый камень
Шрифт:
Мы с тобою шагали не врозь в бесконечных столетьях —
Мы стояли в дозоре одном, а быть может — строю…
Витязь мой, ну куда ты спешишь, кто на это ответит?
Обернись — и тогда, обещаю, тебе я спою…
Откуда приходили слова? Почему связывались в напевные строки? Она вдруг вспомнила, что до Альтау сочиняла стихи, только не записывала их, считая признаком слабости. Но теперь она не сочиняла — просто говорила,
Тихий напев будто соединял два берега, семь королей что-то пытались сказать, но юноша уже обернулся к ней, шагнул — и в тот же миг его волосы растрепал откуда-то налетевший ветер.
…о руках, что сомкнулись, о светлых, зелёных равнинах,
О живом хрустале, о любви, неподвластной ножу,
О озерах и рощах, о свадьбах в лесах соловьиных,
Мой поэт, ну куда ты идешь? Задержись — я скажу…
Он узнал ее, улыбка недоверчивой вспышкой озарила лицо — и он тоже протянул руку, и в ту же секунду над пропастью, свиваясь, пролегла тонкая золотая цепочка, а за ней соткался мост — из мелодии ее песни, и ее слез, и всего настоящего, что было между ними. Угрожающе качнулись за спиной юноши черные ирисы. Руки королей опустились на его плечи, а он рвался из этих рук на другой берег, к ней…
…о веках и о стенах, которые больше не властны.
О тенях, что бессильны, о песнях, что гонят тоску…
Мой мечтатель, постой — ведь ещё не конец нашей сказки.
Просто холст порвался. Помоги мне — и вот я сотку…
Фелла шептала лихорадочно, слезы падали на мертвое лицо Экстера Мечтателя, но перед ней сейчас было другое лицо — юноши, который отчаянно вырывался из лап своего прошлого, а оно тянуло его прочь от спасительного моста. И она уже знала, что удержит его, потому что она — здесь, она — с ним, по любую сторону Радуги.
Девушка с длинными косами шагнула на мост над пропастью, и семь королей испугались, разомкнули руки. Трусливо начали исчезать рати за их плечами — уходя в вечность сами по себе.
Юноша стоял на мосту напротив нее, ветер трепал его стремительно седеющие волосы.
Два узора — в один, и две песни — в одну, и два слова,
И две сути — в одну, и две тени, и два же пути…
Потому что, любимый, на этом наш мир и основан.
Потому что нельзя нам с тобою не вместе идти.
Он улыбался открыто, широко и радостно, и она вдруг вспомнила, что видела эту улыбку еще до Альтау, на каком-то празднике и влюбилась в нее уже тогда, поэтому и не узнала Ястанира за все годы, что пробыла в артефактории: он
И ирисы были теперь не черными, а белыми, но в рассветных красках казались кипучего алого цвета.
На плетеном золотом мосту над пропастью они стояли в одиночестве: ни на одном из берегов не было больше ни души.
— А где все? — спросила Фелла, оглядываясь.
— Ушли в прошлое навеки.
— Ты не уйдешь?
— Кажется, для этого я еще слишком молод, Фелла…
Его глаза были голубыми и замечательно живыми, и теплыми, как и улыбка. Лицо всё еще белело на фоне травы, но с улыбкой эта бледность уже не пугала.
И солнце почему-то переместилось: теперь оно оказалось за спиной у Феллы и как будто спустилось на землю.
Бестия недоуменно взглянула на собственную кольчугу, но решила отбросить это как несущественное.
— Экстер, — она приподняла его голову. — Ты…ты…
— Со мной все хорошо, Фелла. Пустячное ранение для мага, — услышав это, она всхлипнула так, что артефакторы, которые следили за битвой, обернулись с встревоженными лицами. — Прошлое стало прошлым. Теперь нужно тревожиться только о будущем.
Взгляд Мечтателя был устремлен туда, где за будущее дралось настоящее.
* * *
Минута. Ну, или, может, чуть больше. Он не считал времени, и наносимых ударов он тоже не считал, потому что чувствовал себя солнечным зайчиком, прыгающим в высокой весенней траве наперегонки с лягушками. И меч ничего не весил. И щит откуда-то взялся, и рука как будто сама направляла его под удар Ратника. Такие глупые, нелепые, предсказуемые удары, такие неуклюжие замахи, такие неживые попытки достать его смертоносной магией — просто хотелось смеяться…
Он и смеялся. Но что-то в нем, видимо, еще отсчитывало время, потому что, когда первый ратник распластался у его ног, он знал — прошла где-то минута с начала боя.
Солнечный зайчик торжественно уложил первую жабу.
Кристо Светлячок усмехнулся своей шутке и повторил, адресуясь Морозящему Дракону.
— Тебе трындец, ты же об этом помнишь?
Дракон смешно задергал щеками, и вперед шагнул еще один ратник.
С этим вышло короче — секунд за сорок.
— Одонар!
Никто из них сегодня не пройдет. И никогда не пройдет. Потому что там, за его спиной…
— Одонар!
Третьему повезло и того меньше — полминутки не протянул. Четвертый по сравнению с остальными оказался просто рекордсменом со своими двумя минутами.
А он смеялся — ну, то есть, не все время, конечно, но в промежутках между боями, опуская меч. Он знал: скоро радуга войдет в четвертую фазу и начнется Великая Кровь, и, может быть, он потом три тысячи лет не сможет улыбаться, вот как Мечтатель — и именно поэтому он смеялся сейчас, глядя на зеленеющую физиономию Морозящего Дракона. Тот, кажется, уже начинал ощущать свой «трындец».