Неминуемый крах советской экономики

Зыков Милетий Александрович

До революции уральская промышленность была характерна мелкими металлургическими предприятиями, использовавшими местную руду и древесное топливо и выплавлявшими высококачественную сталь. Конкурировать с возникшими в конце прошлого века крупными предприятиями юга России им, понятно, было трудно, и «сила» их заключалась в дешевизне и высоком качестве продукции. Да еще сила их — и не малая — заключалась в гибкости, свойственной малым предприятиям, в отношении перехода от одной марки стали к другой, от одной к другой модели. Сибирь же сколь-нибудь значительной промышленности, равно как Заволжье и Средняя Азия, не имела. Мелкая металлургия Урала большевиками была признана нестоящей внимания и почти полностью обречена на слом. Новая же промышленность строилась под знаком столь излюбленного большевиками плохо понятого «американизма» — строились обязательно «сверх-гиганты» и, притом, «сверх-специализированные». Возникали такие действительно грандиозные по мощности, по занимаемой площади, по проектному выпуску продукции и столь же грандиозные по безалаберщине и неуклюжести предприятия, как Магнитогорский металлургический комбинат, как Челябинский тракторный завод, как Орский медеплавильный комбинат, как Ново-Тагильский сталелитейный завод и т. д. Все эти «гиганты»

и «сверх-гиганты» тяжко болеют неслаженностью внутризаводского механизма и целым рядом очень серьезных болезней, в основном возникавших в результате трудности управления столь сложными предприятиями в условиях бюрократического советского аппарата, и носят на себе черты, характерные для всей бюрократической советской системы. Так, грандиозные станкостроительные заводы, возникшие на базе магнитогорского металла, выпускают только определенные станки весьма ограниченного назначения и, по масштабам негибкого производства, внедрение новой модели требует коренной перестройки штампов и даже цехов, многомесячного времени. Гораздо более гибкие в отношении освоения новой машины, нового станка, новой модели заводы юга давали много очков вперед этим пресловутым гигантам, качество продукции которых, к тому же, всегда было весьма низким. Узко специализированные заводы востока выпускали продукцию крайне ограниченной номенклатуры и совершенно не изготовляли таких «мелочей», как электрооборудование, радиооборудование, оптические приборы, шарико-подшипники и т. д. Челябинскй тракторный гигант, например, выпускал многосильные гусеничные тракторы, но прежде чем эти тракторы сдвинутся с места, над ними должна была основательно поработать промышленность Ленинграда, Москвы, Харькова, чтобы снабдить их теми «мелочами», без которых ни один трактор работать не может. Эта гигантомания и мания сверхспециализации, психоз подражания, вопреки здравому смыслу, американской моде — наложил отпечаток на всю новую промышленность востока СССР и служит сейчас непреодолимым препятствием для удовлетворения многогранных нужд войны и экономики страны в целом. Эта «сверхспециализация» восточных промышленных «гигантов», из-за которой они способны выпускать только определенные, строго ограниченные, виды продукции и возникшая отсюда зависимость от предприятий юга и запада не позволяют большевикам рассчитывать на возможность нормального существования промышленности востока в отрыве от промышленности других районов страны. А этих-то «других» районов у большевистского правительства, в результате понесенных военных поражении, не существует.

В оставшихся под властью Сталина районах совершенно отсутствует промышленность искусственного шелка, синтетического каучука (заводы «СК-1», «СК-2» и другие были расположены в Воронежской, Орловской, Брянской областях), оптических приборов, авто-резины, электрооборудования, паровозо- и вагоностроения (Тагильский и Томский вагоностроительные заводы еще не закончены), химическая промышленность и многие другие отрасли производства, без которых современная экономика долгое время существовать не может, а в военное время не может существовать вообще. Нам могут возразить — Урал, мол, и Сибирь пока существуют не изолированно, а в Московской и других областях центра, еще остающихся в руках большевиков, есть и химическая, и шарико-подшипниковая, и многая другая промышленность, которая выше зачислена в разряд несуществующей в экономике большевиков. Это возражение неосновательно — промышленность авто-резины в СССР покоилась на работе четырех «китов» — заводов «Треугольник» (Ленинград), «Богатырь» и «Каучук» (Москва) и Ярославском. Все эти четыре гиганта в настоящий момент полностью разорены эвакуацией. Точно также разорены бобриковский химический комбинат и крупнейший Дорогомиловский химический завод («Дорхимзавод»), московский шарико-подшипниковый завод имени Кагановича, крупнейший в СССР завод электрооборудования «Динамо», московские автозаводы имени Сталина и «КИМ», и так далее. Промышленности центральных областей, по-существу, не существует — она либо разорена в порядке эвакуации, либо парализована отсутствием топлива.

Сталинское правительство и само понимает невозможность изолированного существования промышленности востока, а равно и невозможности ее кооперации с промышленностью центра. Именно этим объясняется столь решительная и в то же время такая бестолковая работа по эвакуации промышленности из центральных областей на восток. Тут действовало не только желание спасти промышленные предприятия от стремительно продвигающихся войск противника, но и попытка исправить однобокость экономики восточных районов за счет использования промышленности оккупированных и находящихся в зоне действия немецкой авиации областей. Для того, чтобы выяснить эффективность этого мероприятия, нам надо коротко остановиться на том, как эвакуация была проведена.

Эвакуация огромной массы Московских предприятий была проведена в рекордно-короткий срок — в дни с 14 по 18 октября прошлого года. Это были дни, которые москвичи называют «днями великого драпа», днями, когда все происходило под знаком паники и сплошного бегства. За эти дни усердные не по разуму большевистские хозяйственники разорили абсолютное большинство наиболее важных для экономики страны московских предприятий. Мы уже говорили, что крупнейший авиационный завод № 22 был уничтожен «усовершенствованным» способом — по его огромным, покрывающим площадь в несколько гектаров, цехам были пущены гусеничные тракторы, которые ломали ценнейшие, часто уникальные, импортные и отечественные станки. Примерно также был «эвакуирован» танковый завод № 72, многие цеха завода «Каучук», завод «Авиапром» и многие другие. Но и на тех предприятиях, где не ломали станков преднамеренно, никакого порядка в демонтаже и эвакуации оборудования не было. Да и каждому рабочему, не говоря уже об инженере, понятно, что за 3–4 дня демонтировать оборудование крупнейшего завода невозможно. Речь шла не о демонтаже, а об уничтожении оборудования по принципу — лишь бы не досталось немцам. Когда опасность для Москвы на время миновала и начали пытаться разобраться в хаосе запрудивших станции вагонов с наваленными в беспорядке машинами, станками, приборами, моторами, то оказалось, что это представляется почти невозможным. Многие из так называемых эвакуированных предприятий по-существу перестали существовать и вообще не могут быть восстановлены — ни в Москве, на прежнем месте, ни на востоке, на новом месте.

Мы остановились подробно на примере эвакуации московской

промышленности потому, что этот пример характерен для методов эвакуации промышленности всех других районов. Как абсолютное правило, она проходила беспланово и бесхозяйственно, в спешке и в сумятице. Когда непосредственная опасность для Москвы миновала, для руководства эвакуацией промышленности была создана специальная правительственная комиссия под председательством Микояна. Этот ближайший сталинский соратник на заседании комиссии заявил, что «за четыре месяца бомбардировок немецкая авиация не нанесла московской промышленности таких разрушений, какие были нанесены в результате эвакуации», и что «легче восстановить фабрику, разрушенную несколькими фугасными бомбами, чем подвергшуюся эвакуации». К этим утверждениям Микояна мы присоединяемся. Когда было решено восстановить ряд предприятий, то оказалось, что для этого требуются по меньшей мере месяцы, а некоторые предприятия и вообще восстановить невозможно без изготовления заново значительной части их оборудования.

Прекрасно учитывая, что во время эвакуации предприятия понесли огромный, часто непоправимый ущерб, советское правительство на-ходу начало «клеить» из 2–3 и более заводов один, с тем, чтобы хоть как-нибудь пустить в ход уцелевшее оборудование. Часто шли просто на то, пробы эвакуированное оборудование монтировать на уже существующих однотипных предпряятиях, с тем, чтобы повысить выпуск их продукции. Но тут на сцену выступили новые факторы — отсутствие готовых помещений, отсутствие электроэнергии, водоснабжения, рабочих кадров и так далее. Эвакуировалось же оборудование фабрик и заводов абсолютно без учета всех этих вопросов. Единственный в своем роде, например, комбинат «Красная Роза», производящий парашютный шелк и ряд других важных для обороны страны тканей, был эвакуирован из Москвы в Чкалов (Оренбург), где ему для восстановления было предоставлено здание… рыночных лабазов, построеннных еще во времена Екатерины II. Разместить сложное оборудование комбината в этом «историческом» здании оказалось невозможным Но, если бы удалось преодолеть это препятствие, то все равно комбинат работать бы не смог из-за отсутствия электроэнергии и воды. Тогда его решили вернуть обратно в Москву. Но и здесь на его восстановление потребовалось несколько месяцев и в июле 1942 года он еще подготовлен к пуску не был. История этого комбината весьма характерна. Можно к ней добавить только, что в аналогичных условиях оказался крупнейший и старейший в СССР паровозостроительный завод имени Ворошилова в Ворошиловрграде (Луганске). Разница заключалась только в том, что, когда оборудование этого первоклассного гиганта вернули в Ворошиловоград, к городу подошли германские войска и его, вместе с только что возвращенным после долгого странствования по СССР оборудованием, большевикам пришлось взорвать

Из сказанного видно, что промышленность Востока, если даже отбросить проблему топлива и энергетики, не может существовать самостоятельно, что, в то же время, эвакуация на восток промышленности из районов центра, запада и юга пока реальной пользы экономике Востока не принесла, да и вообще представляется сомнительным, чтобы из этой эвакуации удалось извлечь реальную пользу в ближайшем будущем.

Таково положение советской индустрии. Разве не ясно, что нельзя говорить о ее устойчивости и пригодности в качестве базы для ведения длительной войны?!

в) Сельское хозяйство.

В том же приказе № 227, в котором Сталин говорит о потерянных Советским Союзом 10 000 000 тонн металла, он сообщает и о том, что в результате территориальных потерь страна лишилась ежегодного сбора 800 000 000 пудов хлеба Мы, опять-таки, не станем оспаривать цифр — дело не в них Нам важно, что даже Сталин признает огромные продовольственные трудности, перед которыми очутилась страна в результате потери наиболее хлебородных районов России. Впрочем, как этих трудностей не признать? С потерей Украины, Дона и Кубани СССР лишился не менее 60 % всего товарного хлеба, имевшегося в довоенное время в стране. Если к этому добавить потерю Белоруссии и ряда областей центрально-черноземной полосы, то процент этот еще увеличится. Но дело ведь не только в хлебе. Вместе с Украиной, Курской и Воронежской областями большевизм потерял свыше 90 % сахара. Потеряно свыше 50 % товарной продукции животноводства, свыше 70 % льна и конопли, больше половины товарного овощеводства, почти весь табак и около трех четвертей сбора махорки и т. д. В то же время в сельском хозяйстве оставшихся под владычеством Сталина районов произошли такие изменения, которые должны на продовольственном балансе страны сказаться не менее болезненно, чем потери, произошедшие в результате военных поражений.

Каково было положение сельского хозяйства СССР к моменту начала войны? Недоброкачественная обработка полей, характерная для подневольного и безалаберного колхозно-совхозного производства, вместе с неблагоприятными климатическими условиями привели к тому, что в течение последних трех лет заготовительные органы СССР систематически не добирали намеченного планом количества зерна. Крестьяне не добирали, разумеется, больше, чем заготовительные органы — разрыв между запланированной урожайностью и фактическим валовым сбором хлебов был катастрофически велик, и из года в год увеличивался. Происходило это потому, что подневольный труд, нехватка рабочих рук и плохая работа тракторного парка приводили к нарушениям агротехнических правил и к огромным механическим потерям. Меры принудительного порядка (а на них большевики не скупились) не помогали. План зяблевой пахоты срывался из года в год, с севом запаздывали, так как из-за недостатка осенней вспашки приходилось сеять по весенней пахоте, несли огромные потери из-за несвоевременной уборки и т. д. Все это вытекало из системы крепостнического хозяйства, в котором никто не был заинтересован в результатах хозяйственного года, в котором каждый отлично знал, что, каковы бы ни были итоги работы, а он, крестьянин, останется без хлеба.

Еще более плачевны результаты большевистского хозяйствования в области животноводства. Поголовье скота систематически снижалось, начиная с 1937 года, после кратковременного и весьма робкого подъема, происходившего в 1935-37 гг. за счет индивидуального хозяйства колхозников. Это также вытекло из системы сельскохозяйственного производства, социалистического по названию, а крепостнического по существу - колхозник боялся увеличивать количество скота в индивидуальном пользовании, да это было и невозможно, так как государство искусственно создавало нехватку кормов. А в увеличении обобществленного поголовья колхозник не был заинтересован, так как никакой реальной выгоды от этого не имел.