Немного ненависти
Шрифт:
– В жизни полно разных удовольствий, – продолжал голос, – но я начинаю думать, что мало что сравнится с тем, чтобы поссать, когда тебе действительно хочется ссать.
– Ха! Не знаю, увеличилось или уменьшилось мое уважение к тебе после этого маленького откровения.
Это был женский голос, выбирающий каждое слово тщательно, словно кузнец, подбирающий гвозди, чтобы подковать лошадь богача.
– И вот подступает момент… – струя приостановилась, потом зажурчала снова, – …иногда я специально придерживаю это дело… чтобы потом, когда я снова продолжаю… – несколько последних
– Союз отступает так быстро, как только может. Есть небольшие стычки, но без настоящего огня. Ребят Ищейки не видно и не слышно. Тоже драпают, небось.
– Меня это вполне устраивает, – отозвался мужчина. – Если повезет, они так и будут драпать до самой Инглии, и тогда мы все сможем спокойно прилечь и отдохнуть.
Рикке бросила взгляд на Изерн. Горянка была права. Она была всегда права, черт бы ее драл, особенно в том, что касалось мрачных пророчеств.
Этим утром они набрели на поляну, заваленную трупами. Их там было больше дюжины. Люди с обеих сторон – теперь они все были на одной стороне. Говорят, что Великий Уравнитель сглаживает все различия… Рикке глядела на тела во все глаза, прижав запястье ко рту, еле осмеливаясь дышать. А потом она увидела Изерн – та присела на корточки возле одного из мертвых, словно пожиратель трупов из старых песен, перебирая порванную одежду, возясь с застежками…
«Что ты делаешь?»
«Ищу что-нибудь съестное».
И тогда Рикке принялась сама обшаривать трупы. Занемевшими пальцами она копалась в чужих карманах, стараясь не глядеть мертвецам в лица. Насчет этого Изерн тоже оказалась права. Весь твой страх, чувство вины, испытываемое тобой отвращение пропадают, если как следует поголодать. Когда они с Изерн украдкой уходили с поляны, единственное, что действительно ее расстраивало – это что им так и не удалось ничего найти.
– Вождь! – заорал кто-то над их головами. – Сумрак! Наш будущий король!
С дороги послышался одобрительный лязг оружия о щиты.
Рикке закаменела, стоя в воде – насколько это было возможно, учитывая, что ее тело и без того напоминало кусок льда. Изерн навалилась на нее и еле слышно зашипела ей в ухо:
– Ш-ш-ш…
– Во имя мертвых! – буркнула женщина наверху себе под нос и громко прибавила с натужной веселостью: – Вождь! Как прошел день?
– Пока без жертв, но время еще есть.
Итак, вот он какой, голос Стура Сумрака. Звучит чересчур капризно для такого прославленного воителя. Словно у ребенка, собирающегося закатить истерику.
– Эти южане – как жидкая подливка, постоянно куда-то утекают. Девять Смертей имел возможность драться с Тридуба, с Черным Доу, с Хардингом Молчуном и всеми остальными. Как завоевать себе великое имя, если нет великих врагов, чтобы с ними сравниться?
Недолгая пауза.
– Да, это тяжело, – отозвалась женщина.
– Чудесница, у меня для тебя задание. В этих лесах прячется девчонка. – У Рикке тошнотворно засосало в животе, хуже, чем просто от голода. Она вжалась в обрыв так, словно могла стать единым целым с землей. – Я ее хочу.
Энтузиаст
– Кто ж не хочет девчонку в этих лесах? – Молчание, словно соль шутки ни до кого не дошла. Рикке, во всяком случае, точно не собиралась смеяться. – Ну хорошо, и как нам отличить эту девчонку от других?
– Говорят, она все время дергается. И еще у нее в носу золотое кольцо и, возможно, крест, нарисованный поверх глаза.
Рикке дотронулась кончиком языка до кольца в своем носу и прошептала:
– Твою мать!
– С ней, возможно, будет еще какая-то ведьма-горянка. Эту можете убить. Но девчонка нужна мне живая!
– Должно быть, важная персона, – заметила женщина, которую называли Чудесницей.
Сумрак хохотнул, будто сова заухала:
– Так в этом же все и дело! Она дочка Ищейки.
– Дважды м-мать, – беззвучно выдохнула Рикке.
– Ш-ш-ш! – прошипела Изерн.
– И что будет, если мы ее поймаем?
Невеселое хмыканье.
– Ну, если бы ее заполучил мой отец, скорее всего он вернул бы ее за выкуп или сделал из нее приманку, использовал бы как-нибудь, чтобы повернуть по-своему, когда зайдут переговоры о мире. – Это слово Сумрак выговорил с таким отвращением, словно оно было тухлым на вкус. – Ты знаешь моего отца. Сплошные планы и интриги.
– Да, Кальдер Черный всегда был умным человеком, – отозвался мужчина.
– Я смотрю на вещи по-другому. Мое мнение: если хочешь сломать своих врагов, сломай то, что они любят. Как я слышал, престарелые дурни Ищейки действительно любят эту припадочную тварь. Она для них что-то вроде талисмана. – По голосу было слышно, что он улыбается. – Поэтому, если она попадется мне, я ее раздену, хорошенько отхлестаю кнутом, выдерну зубы, а потом, может быть, отдам бондам, чтобы они ее оттрахали – между шеренгами, чтобы все слышали, как она визжит.
Ненадолго воцарилось молчание. Рикке слышала собственное хриплое дыхание. Пальцы Изерн крепко стиснули ее предплечье.
– Или, еще лучше, я дам ее трахнуть моему коню. Или моим псам. Или… не знаю, может, борову?
– Как ты собираешься этого добиться, черт возьми? – судя по голосу, пожилой мужчина испытывал изрядное отвращение.
– О, нет ничего невозможного, если у тебя хватает воображения и терпения. А после этого я привяжу ее повыше на дереве – каком-нибудь с колючками, – так, чтобы все могли видеть, и вырежу на ней кровавый крест. Поставлю внизу ведро, чтобы собрать ее кишки, и пошлю потом на ту сторону.
– В смысле, пошлешь ее кишки?
– Ну да. В красивой шкатулке. Из твердой древесины, с резьбой. Может, положу туда цветов. Или нет! Ароматические травы – вот что я туда положу. Чтобы старые дурни не унюхали, что там лежит, пока не откроют крышку. – Стур удовлетворенно замычал, словно речь шла о вкусной рыбе, которую он собирался поймать, или ждущем его хорошем обеде, или комфортном кресле на веранде тихим вечером на закате. – Только представь, какие у них будут лица!
И он заклокотал смехом, словно ее кишки в шкатулке были каким-то верхом веселья и остроумия.