#НенавистьЛюбовь
Шрифт:
– Но больше всего звезд я вижу в твоих глазах, малышка… Я просто делаю то, что хотела бы ты, – совсем другим тоном сказал Даня.
– Подлизываешься? – рассмеялась я.
– Это называется – загладить свою вину. На самом деле, мне все равно, как и где есть. Главное – это сам факт наличия еды, – отозвался он и направился в кухонную зону.
– Как я могла забыть о том, что рядом со мной Данечка Матвеев, которому еда затмевает небо! – всплеснула я руками и смахнула со стола бокал. Он тотчас разбился – на полу заблестели крупные и мелкие осколки.
– Порезалась? – возник передо мной Матвеев и, удерживая за плечи, поставил на ноги.
– Да так, ерунда, – отозвалась я. Кровь стекала по пальцу на ладонь, и я сжала руку в кулак. Тонкая алая струйка тотчас потекла по запястью. – Надо все убрать. Надеюсь, хозяин не слишком расстроится из-за потери бокала.
– Я сам все уберу, – сказал Даня и силой усадил меня в кресло, – надо кровь остановить.
– Со мной все в порядке! – запротестовала я. – Это просто порез.
Не слушая меня, Даня ушел в гардеробную и вернулся с антисептиком и бинтом – видимо, носил в своем рюкзаке. Запасливый.
Это было так странно – мы сидели на диване, а он обрабатывал ранку и перевязывал мне руку с таким сосредоточенным выражением лица, словно это был не простой порез, а серьезная рана. Обычно я на подобные мелочи внимания обращала мало, но сейчас разрешила ему ухаживать за мной, наслаждаясь каждым его прикосновением, его беспокойством, его заботой. А потом поймала себя на мысли, что безостановочно смотрю на его плотно сжатые губы.
Закончив с перевязкой, Даня убрал осколки, а потом отправился в кухонную зону и сам принес блюдо с жарким, сок и вино. После чего пригласил меня к столу, галантно подав руку.
Я не была беспомощной, но мне нравилось чувствовать себя такой в этот момент. Нравилось ощущать его заботу – для меня это было доказательством его серьезных намерений. Нравилось осознавать, что я ему дорога. Звучит странно, но, наверное, я даже стала понимать Серебрякову – образ беспомощной и слабой девушки со слезами на глазах и дрожащим голосом она выбрала совершенно осознанно, потому что знала – мужчины ведутся на подобное поведение. Только Каролина осознала это очень давно, а я стала понимать только сейчас.
Даня выключил яркий свет, оставив приглушенную холодную подсветку, разложил по тарелкам ароматное жаркое, разлил по бокалам вино и спросил, глядя на меня:
– За что бы ты хотела выпить?
«За то, чтобы сказанное Владом оказалось ложью», – подумала я, но вслух сказала другое:
– За успехи в учебе.
Лицо Матвеева, на которое причудливо ложились тени, делая его еще более выразительным, разочарованно вытянулось.
– Нет уж, давай не будем пить за учебу, Сергеева.
– А ты за что хотел бы выпить?
– За тебя.
– За себя я и сама выпью, – ухмыльнулась я, – тебе свое вино не отдам. Может быть, тост за небо.
– Какое небо? – удивился Даня.
– То, которое мы
За небо, украшенное, словно гирляндой, Млечным Путем.
За каждую пылающую звезду в твоих глазах.
За ту Вселенную, которая то ли растворилась в неисчислимом множестве черных дыр, то ли просто пропала из виду в необъятном космическом пространстве.
Даня кивнул и одновременно со мной поднял бокал.
Тонкий хрустальный звон.
Мягкий, шелковистый вкус вина на губах.
Пронзающий насквозь взгляд.
Кончики его пальцев на моей ладони.
И неожиданный взрыв фейерверков за окном: громкие залпы и сотни разноцветных, сверкающих огней, тающих во тьме.
Салют – где-то там, далеко, за несколько улиц от нашего дома – начался так внезапно и настолько вовремя, что мы оба порядком изумились, разглядывая его из окна. Небо то разрывало пламя, то наполняло буйство холодных искр, то озаряла россыпь серебряных звезд. И смотреть на фейерверк с такой высоты было сплошным удовольствием.
– Будем считать, что это в честь нас, – решил Даня. Я только улыбнулась. В детстве, когда мы вместе гуляли, он всегда говорил, видя салюты, что их запускают в честь него. А теперь – в честь нас.
3.10
Напоследок вспыхнув огненным цветком, оставившим после себя след в небе, фейерверк погас, и мы, наконец, приступили к ужину.
– Ну как, вкусно? – спросила я. Внутренняя бабушка снова умилялась.
– Ничего так, – прожевав, сообщил он.
– Что значит – ничего? – возмутилась я. – Должно быть очень вкусно!
– Вкусно-вкусно! – рассмеялся он. – Не зря я столько терпел. Ты неплохая жена, Сергеева.
– Что значит неплохая? – фыркнула я. – Я отличная жена!
– Моя жена, – как бы невзначай заметил Матвеев, поднося вилку ко рту.
Я даже ругаться на него не стала – внутренняя бабушка радовалась тому, как кушает Данечка. А еще больше она радовалась, когда Данечка мыл посуду, а я сидела на высоком табурете у барной стойки и разглядывала его спину. Глупое занятие, но радости оно приносило немало. Только вот едва он закончил и повернулся ко мне, как хорошее настроение испарилось. Я вспомнила о разговоре, который так малодушно откладывала.
– Сядь сюда, – попросила я его, и Матвеев тут же оказался напротив меня за барной стойкой.
– Что такое, Даш? – удивленно спросил он. После ужина Даня был довольный, как кот, которому перепала упаковка сметаны.
– Хочу поговорить с тобой, – вздохнула я.
– Я опять сделал что-то не то? – тревожно спросил он.
– Не знаю. Может быть. После университета я виделась с Савицким, – начала я, и Матвеев тут же вскипел.
– Я так и знал, что что-то произошло! – с трудом сдерживая себя, чтобы не перейти на крик, сказал он. – Что ему от тебя было нужно? Ты в порядке? Он тебя не тронул?