Необратимость
Шрифт:
Притворившись, что мой напиток - это что-то покрепче, я допиваю его и отталкиваю стакан, наблюдая, как он скользит по лужице конденсата.
– Не заставляй меня идти на твои похороны, Айзек.
Я округляю глаза, изображая удивление.
– Ого, ты дважды назвал меня Айзеком. Похоже на плохое предзнаменование. Сделай мне одолжение, не говори третий раз.
– Я также не хотел бы навещать тебя в тюрьме.
– Тогда считай, что ты освобожден от обоих обязательств.
– Выскользнув из кабинки, я достаю бумажник из заднего кармана и вытаскиваю пару купюр.
–
– Неужели то, что кто-то за тебя переживает, настолько болезненно?
– Его прощальный выпад заставляет меня задуматься, но лишь на секунду.
Я оглядываюсь через плечо.
– Какой в этом смысл? Сегодня мы здесь, а завтра нас уже нет. Никто не вечен. Это ничего не значит. Зачем обрекать себя на это?
– Я имею в виду эту бесконечную боль в груди. Пустоту.
– Я этого не стою.
– Я бросаю одну из купюр на стол.
– Никто не стоит.
Последнее предложение вонзается мне в сердце, как нож, и я жалею о сказанном.
Таннер с таким выражением лица, будто он уже оплакивает мою скорую и, скорее всего, дерьмовую кончину, отводит взгляд. Достает еще одну сигарету.
Я едва успеваю сделать два шага, как появляется девушка в блестках, которая судя по всему вертелась поблизости. Серендипити. Не могу сказать, что она не настойчива.
Она замирает на месте, морщит лоб и с таким трудом удерживает равновесие на высоких каблуках, что я удивляюсь, как она не падает. Выражение ее лица смягчается, когда она замечает Таннера и его кровоточащее сердце.
Теперь, когда я меньше отвлекаюсь, я вижу ее такой, какая она есть. Хорошенькая, с глазами лани, выглядит слишком молодой и не в своей тарелке. Чуткая до такой степени, что ей больно видеть, как кто-то расстраивается. В таком месте, как это, это может либо сослужить ей хорошую службу, либо погубить ее.
Ее взгляд останавливается на мне. Сухожилия на шее напрягаются, горло двигается, когда она сглатывает. Она тоже видит меня таким, какой я есть и пытается отступить.
Но я действую быстро, и прежде чем она успевает перевести взгляд на вышибалу, я оказываюсь достаточно близко, чтобы коснуться этих дешевых блесток хрустящей купюрой, которую держу между нами. Достаточно близко, чтобы она вытянула шею, приноравливаясь к моему значительному росту, несмотря на каблуки.
Она напрягается, когда я наклоняюсь к ней, мой нос в сантиметрах от ее пульса, и я вдыхаю медово-ванильный аромат ее духов. Пахнет, как целое десертное меню.
Идеально.
– Сделай мне одолжение и подари этому парню танец или два, ладно?
– Я киваю в сторону Таннера, который явно раздумывает, не стоит ли ему вмешаться, чтобы я не напугал девушку.
Ее глаза округляются, когда она видит стодолларовую купюру. Кивнув, она вытягивает купюру из моих пальцев и замирает, когда мое дыхание касается ее уха.
Мои следующие слова предназначены только для нее, это тихий секрет для нас двоих.
– Обращайся с ним хорошо, ладно? От него только что ушла жена.
Я оставляю их и ухожу, не оглядываясь, мой план крепнет с каждым шагом.
Если закон официально сдался, значит, мне пора перестать играть по их правилам и придумать свои собственные.
Колесики в моей голове крутятся, перебирая
К тому времени, как я миную сцену и выхожу за дверь, я уже знаю свой следующий шаг и пять последующих.
Прокуренный воздух клуба сменяется запахом позднего октября, укрепляя мою решимость. Я смотрю налево, в сторону главной улицы, затем в другую сторону, в переулок, где движутся тени. В этой неприглядной части города всегда бродят люди, одни ищут неприятности, другим просто некуда идти. Даже в два часа ночи.
Я достаю из кармана второй сотовый телефон и набираю номер, который может привести только к неприятностям, наблюдая за чистым звездным небом, пока он звонит. Затем поворачиваю направо.
Пора отправляться на охоту.
ГЛАВА 3
– Я подталкиваю в спину парня, идущего передо мной.
Споткнувшись, он едва избегает падения лицом вперед в грязный подземный переход.
– Какого черта, чувак?
– О, да.
– Я срываю с его головы матерчатую сумку.
– Смотри под ноги.
Покрасневшие глаза моргают в тусклом свете, впалые щеки и жирные волосы каштанового цвета дополняют образ. На улицах его называют Пронырой, и не только потому, что он похож на хорька. Он из тех, чью лояльность легко купить, а значит, он не раз использовался департаментом в качестве информатора.
Выбирать Проныру в качестве приманки было рискованно; если он видел меня не с тем человеком, то сможет установить связь. Но поскольку большую часть дня я работал под прикрытием или прятался в подсобном помещении, я решил рискнуть, надеясь, что моя личность не раскрыта.
Я был близок к публичному разоблачению во время стычки с конгрессменом. Хорошо, что политики замяли это, чтобы сохранить лицо.
Моя рука сжимает пистолет на поясе. Если я ошибаюсь, мне придется импровизировать.
– Чего тебе от меня надо?
– Что бы Проныра ни принимал, он произносит слова невнятно.
– Я ничего не делал.
У него полно жертв, которые с ним не согласятся.
Я толкаю его на колени посреди самой большой лужи.
– О, ты много чего натворил, друг мой.
И тут он понимает, куда я его привел.
– Что за… - Его голос поднимается на октаву.
– Ты придурок. Здесь нет никаких женщин. Ты меня подставил.
Он сидел в переулке и ловил кайф с какой-то малолеткой, когда я разговаривал по телефону со своим связным. Идеальный козел отпущения, с таким же успехом он мог быть доставлен мне в подарочной упаковке. Отправив Таннеру сообщение с просьбой позаботиться о подростке, я сказал Проныре, что знаю пару женщин, которые с радостью поделятся своими талантами в обмен на дозу кокаина, который у него, несомненно, был при себе.