Необъявленная война
Шрифт:
— Нет, — закачал головой Люциус и громко выдохнул. — Это боль потери, душевная мука. Это знакомо не тебе одному. То же чувствую я и твоя мать, когда боимся потерять тебя. Всех безумцев в нашем роду преследовали жуткие головные боли, сводя их с ума, изменяя сознание, иногда толкая лишать себя жизни.
— Такую глупость я, наверно, не сделаю... Посадишь меня на цепь, если что?
— Не до шуток, Драко, — Люциус потянуло его обнять. —
— Неделю назад. И ничего, представляешь? Может, провидение решило, с меня и проклятья хватит?
— Нет. Это вряд ли, — их опыт не лжет. — Бесплодие прилагается к яду, я говорил. Кровь, как надеялась Фламель, изничтожила б Малфоев при ее жизни, а проклятье — медленно. Подло. Жестоко. Оно стало гарантией казни, к которой нас приговорили семьсот лет назад.
— Шестьсот шестьдесят три, если быть Грейнджер. Значит, я наказан дважды. Повезло мне, — Драко прельщал черный юмор. — Тогда почему яд действует так долго? Сколько у меня времени?
— Если нет навязчивых состояний и сильных головных болей, то здесь не угадаешь. Кто знает, вдруг ты сильнее, чем остальные, и… — Люциус приподнял брови, предоставляя сыну возможность самому догадаться.
— Что за «и»?
— Есть та, кто любит тебя достаточно, чтобы спасти, — глава рода умело и незаметно подвел к истинной цели разговора. — И она чистой крови. Более того, тебе известно о её чувствах.
— И кто это? — желчно бросил Драко, не пытаясь строить предположений на сей счёт.
— Ты у меня спрашиваешь? — пришла пора Люциусу удивляться. — Там, в Хогвартсе, я нашел любовное письмо. И не лги, что не читал его!
— Ты копался в моих вещах?! — от крайнего недовольства заиграли желваки на лице.
— Ты сам виноват, — типичное обвинение для Малфоя-старшего. — Хранил его в шкафчике с пергаментом.
— Всё равно, ты не должен был его читать. Оно… старое. Давно надо было вернуть его! Письмо, отец, не имеет значения. Я ничего не могу ей дать. Кроме разочарования, конечно.
Упрямый мальчишка!
Жизнь важнее морали.
— Но если она та самая, это как раз имеет значение! — убеждал Люциус дрожащими губами.
Драко остановился и подошел ближе к испуганному отцу:
— А если и она меня не любит? Если это похоть? Кровь? Магия? В Астории Гринграсс мало любви, много фальши. Ну мне так кажется.
—
— Повторяю, я знаю и готов заплатить.
— Зачем?! Если есть хоть маленький шанс избежать этого... — Люциус заговорил мягко: — Драко, прошу тебя, позволь ей быть рядом. Для спасения от яда одной любви мало. Необходимо верить ей сердцем.
— Ты теперь профессор Дамблдор? — подшутил Драко. — Не начинай... — растерянный, он разглядывал отца: просить было не в его характере.
— Ты должен обещать мне, — давил Люциус. — Немедленно! Я не переживу потери… Как и твоя мать! — а вот это был запрещенный прием. Драко любил Нарциссу и будучи заколдованным. По-своему.
— Я не знаю. Я ведь не л... не люблю её.
— Без "не знаю"! Твои чувства — твое дело. Подумай о нас! О себе! Девушка любит тебя, так обещай мне...
В голове Драко отчаянно боролись два «демона»: Гермиона и самосохранение.
— Хорошо, я попробую, — как ни печально, он согласился не ради себя. — Обещаю…
Люциус остался доволен. Наконец, он все-таки задал вопрос, который волновал его ничуть не меньше:
— Ты уверен, что с Грейнджер… всё кончено?
Драко даже застыл:
— Тебе нужно письменное подтверждение?
— Поживешь с мое, поймешь, что даже невлюбленные женщины не любят нас отпускать. Она-то знает, что ты... Не важно.
— Отец, ты что, не слушал меня? Зачем ей я? И что бы ты не думал, Гермиона не из тех, в ком взыграет женское самолюбие от того, что ей предпочли другую.
— Меня волнует не она, а ты… — настаивал Люциус. Роман с грязнокровкой не давал ему покоя. — Привязанности делают нас уязвимыми, и она сможет вернуть тебя.
— А я ей позволю? Я — Малфой, а не переходящий приз. Она потеряла меня, как только ушла. Всё. У меня есть не один способ отбить у нее всяческое желание: от пари до игры в прежнего Малфоя.
— Какое пари? Я что-то упустил?
— Забудь. Это точно уже не важно, и это очень личное. А сейчас я пойду поздороваюсь с мамой и поднимусь в свою комнату, отдохну, — до завтра он должен освоить притворство в совершенстве. — Я спущусь к ужину. Не беспокойся, всё будет хорошо, отец.