Необязательные отношения
Шрифт:
— Он спросил, что за скучная девица была вместе со мной. — Венька запнулась и округлила глаза. — Ой, прости.
— И что ты ему сказала? — злобно спросила Лаврова.
— Ничего, — испуганно ответила Венька.
— Только попробуй еще раз заговорить с ним обо мне! — И Лаврова вышла из кабинета, хлопнув дверью.
Теперь Венька была нарочито вежлива с Лавровой, Лаврова как всегда вяло отмалчивалась. Но Венька уже не рассказывала о Минотавре, Лаврова радовалась и этому.
Лаврова
— Жизнь похожа на автобус. Когда он на твоей остановке — белая полоса, на чужих — длинная черная. Никогда не знаешь, доедет ли он до твоей остановки? Вдруг поменяет маршрут? Или встанет на капремонт?
— Мой автобус давно пустой, кроме меня в нем никто не ездит, — согласилась Лаврова. — Остается тупо ждать конечной.
Подруги уже прикончили одну бутылку коньяка и принялись за вторую.
— Познакомь меня с кем-нибудь, — попросила Аська.
— С кем? — рассмеялась Лаврова.
— Такие бабы пропадают, — вздохнула Аська. — Где найти рынок любовников?
— В газете.
— Давай брякнем, — Аськины глаза загорелись.
— Вот дунька! Знаешь, сколько это стоит?
— Сколько?
Лаврова наморщила лоб, подумала и призналась:
— Не знаю.
— Давай брякнем и узнаем.
— Давай, — согласилась Лаврова, и они покатились со смеху.
Аська ушла искать газету. Через пятнадцать минут она вернулась. У нее был несчастный вид.
— Газеты нет, — грустно сказала она.
— И здесь не везет, — захохотала Лаврова, за ней Аська.
Они хохотали до слез.
— А может, нам повезло, — вытирая слезы, сказала Аська — Ну их в баню, альфонсов с триппером.
Лаврова возвращалась домой. Было поздно и очень темно. Лаврова не боялась, в ней носились огромные дозы коньячных экзорфинов. Она дошла до своего подъезда и оглянулась. Вокруг не было ни души. Лаврова сделала ласточку и крикнула.
— Вот так-то!
Ей захлопали, она оглянулась и замерла в позе ласточки. Рядом с ней возник ее вечный кошмар: Минотавр.
— Какие люди! — восхитилась Лаврова и покачнулась на одной ноге. — Ты так можешь?
— Нет.
— Ласточка ты моя с ржавыми крыльями! — Лаврова рассмеялась. — Что, шасси заклинило?
— У тебя язык заплетается.
Лаврова закачалась и чуть не упала. Он придержал ее за руку, ей пришлось приземлить ногу.
— Рожденный ползать летать не может. — Лаврова отдернула руку и похлопала себя по рукаву. Она стряхивала с себя Минотавра.
— Твоя подруга Венера сказала, что у тебя никогда не будет детей, — сказал Минотавр.
Лавровой показалось, что она умерла. Она упала навзничь, на
— Как ты могла? — У больничной койки Лавровой сидел ее муж.
Лицо его было черным от горя. Будучи врачом, Лаврова знала, как это объяснить. Прилив крови к смуглой коже, вот и все. Ничего мистического.
— Я должна была решать! Мне мучиться вынашивать! Мне мучиться рожать! Мне кормить, поить, менять подгузники! Ты здесь при чем? О чем тебя спрашивать? — кричала Лаврова. — Нет у нас на ребенка денег! Нет!
Муж закрыл лицо руками. Лаврова с силой развела его руки. Его лицо было мокрым от слез. И тогда Лаврова зарыдала, завыла. Она билась головой о стену и выла. Она не видела, как ее муж выбежал из палаты. Он несся по больничному коридору и спрашивал всех: «Где он? Где он?»
Он нашел ее лечащего врача и наотмашь ударил ею по лицу, бил кулаками в грудь, в живот. Врач упал, муж избивал ею ногами. Ею еле оттащили.
— Не надо звонить в милицию. Оставьте его в покое, — сказал врач разбитыми в кровь губами. — Не я делал вашей жене аборт.
Мужа Лавровой всего трясло. Он сел на пол, прислонившись к стене. Его обходили как прокаженного. К нему вернулся лечащий врач Лавровой и протянул стакан со спиртом. Муж Лавровой его выпил и заплакал на глазах у всех. Все отвернулись, чужое горе заразно.
Лаврову ненавидели все в отделении: персонал, больные. Ей было это безразлично. Сильнее, чем она сама, ее не ненавидел никто.
Лаврова пришла в себя в зеленом гробу «Хаммера» на коленях Минотавра.
— Я успел тебя подхватить, иначе бы ты покалечилась.
— Зря. Лучше бы я разбилась и умерла.
Минотавр наклонился и коснулся ее губ. Его поцелуй был соленым и горьким, как слезы. Лаврова отвела его лицо рукой.
— Я убила человека. Своего ребенка. Сама.
— Почему ты потом ничего не сделала?
— Зачем? Разве я имею на это право?
Лаврова замолчала. В зеленом гробу «Хаммера» стояла необыкновенная тишина. Так тихо бывает только на кладбище.
— Мне жаль своего мужа.
— Куда он делся?
— Ушел.
— Сбежал.
— Нет, ушел, — упрямо повторила Лаврова. — Я стала невыносимой. Меня нельзя было терпеть.
— Все можно терпеть.
— Да, — согласилась Лаврова.