Необыкновенная жизнь Гесара, царя Линга
Шрифт:
Герой проявил нескрываемый интерес к рассказу старика. Но когда тот закончил, отрицательно покачал головой.
— Если бы Гесар мог вернуться, он вряд ли бы находился так долго вдали. Несчастный отец, тебе остаётся лишь повторять мани [109] для него. Наверняка его съел Луцен.
Шинглена очень расстроили эти слова. Он решил, что странник, возможно, видел, как Луцен убил Гесара или слышал о его страшной участи от другого свидетеля, и сейчас он пытается намекнуть на это. Он
109
Мантра «ОМ МАНИ ПАДМЕ ХУМ».
— Нет, я не видел, — отвечал Герой, — но я уверен, что, если о нём до сих пор нет никаких известий, то он мёртв.
— Если это правда, то у нас не остаётся больше надежды, — произнёс бедняга, и слёзы с новой силой полились из его глаз.
Гесара переполнила жалость при виде такого сильного страдания.
— Иди и собери своих лошадей, — приказал он ему, — уже поздно. Затем снова возвращайся сюда прежде, чем отвести их в стойла, мне нужно сказать тебе ещё кое-что.
Старик повиновался. Когда он вернулся назад со своими лошадьми, то увидел на месте странника и его свиты лишь одного Гесара, такого, каким он его помнил при последней встрече.
Преисполненный радости, он обнял Героя и, держа его за полы одежды, принялся нести всякую чепуху, то смеясь, то плача, не желая отпускать его от себя.
— Мой дорогой отец, — сказал ему Гесар, — возвращайся к Тротунгу. Через несколько дней ты увидишь меня вновь, но до тех пор никому не говори о нашей встрече.
Шинглен поклялся не подвергать огласке возвращение Героя, но, несмотря на все его усилия, он никак не мог взять себя в руки. Тихонько посмеиваясь, с блестящими глазами и высоко поднятой головой, он вернулся к Тротунгу верхом на самом лучшем его скакуне.
Тротунг в это время стоял на верхней террасе своего дома и, завидев приближавшегося Шинглена, был немало удивлён столь странной перемене.
«Что же могло произойти с Шингленом? — спрашивал он себя. — Единственное событие могло привести старика в столь радостное и окрылённое расположение духа — это возвращение Гесара. Могло ли это быть правдой? Знает ли мой брат что-то о возвращении Гесара? Наверняка всё так н есть. Что же со мной будет, когда прежний царь узнает, что я отправил того, кого он почитал как собственного отца, выпасать моих лошадей?»
Тротунг не был храбрецом и не желал понести ответственность за сотворённые им деяния. Его охватил ужас от мысли о той каре, которой Герой подвергнет его, если вернётся. Он стал судорожно соображать, как избежать последствий своих поступков, и спустился с лестницы так быстро, насколько ему позволяла его тучность.
Напустив на себя самый радушный вид, он приветствовал брата следующими словами:
— Мне больно смотреть на то, мой ачо [старший брат], как ты устаёшь, выводя на пастбища этих лошадей. Не злись на меня, у меня не так много слуг, и они слишком заняты, так что некому больше следить за лошадьми. Но я вижу, эта работа очень утомляет тебя. Впредь оставайся дома. А сейчас
Он пригласил Шинглена в дом, и в комнате он устроил для него сиденье, сложив вместе много мягких подушек. Затем, посмотрев на него, он сказал:
— Твои одежды, ачо, хороши для гор, но не подходят для дома. Я хочу, чтобы ты одевался, как я, чтобы мы были во всём равны, ведь мы же братья.
Он приказал своей жене принести одно из шёлковых одеяний и дал Шинглену переодеться.
На протяжении трёх дней все распоряжения, отдаваемые Тротунгом, в точности выполнялись. Шинглен был в центре всеобщего внимания и заботы. Во время трапез ему подавали большие куски мяса, в чае всегда было много масла, и он выпивал много ячменной браги.
«Когда Гесар вернётся — подумал Тротунг, — он не сможет быть недоволен тем, как обращаются с его приёмным отцом. Он примет это во внимание и будет милосерден, несмотря на мои взаимоотношения с его врагом, царём Хора».
Гесар, однако, всё не появлялся. Тротунг был озадачен. Мог ли его брат радоваться на самом деле чему-то другому, а не тому, о чём он подумал. Он спросил его:
— Скажи, ачо, пару дней назад ты вернулся домой верхом на моем коне и в радостном расположении духа. Неужели Гесар вернулся?
Шинглен помнил о наставлениях Гесара. Он снова принял грустный облик.
— Увы! — отвечал он. — У меня нет никаких известий о нём. Столько времени прошло с его отъезда, что я уже уверен в том, что он мёртв. Я в глубокой печати. И прошу тебя, мой повелитель, пусть тебя не огорчает то, что порой безо всякой на то причины я начинаю смеяться.
«Вероятно, это правда, — подумал Тротунг. — Люди, которые переживают сильные страдания, порой сходят с ума. Эта участь, должно быть, постигла и старого дурака. А я-то, решив, что Гесар неподалёку, потчевал его как царя, поселил его в собственной комнате и одел в лучшие наряды».
Его охватил гнев. Злой сам на себя за свою глупость, он сорвал с Шинглена одежды, согнат его с подушек и грубо накричал на него:
— Ах ты, попрошайка, выклянчил доброе отношение к себе ни за что! Как ты посмел ехать верхом на моём коне! Я привяжу тебя к воротам рядом со сторожевыми псами, и ты будешь есть их пищу.
Он оттолкнул от себя беднягу, и по его приказу старика привязали к столбу рядом с собаками.
Гесар только этого и ждал. Меньше чем через час после того, как Шинглена привязали, он появился перед домом вассала Кукара во всём великолепии своего сияющего облачения и неся в руках своё священное оружие.
Жена Тротунга, Карил Гьялмо Серцома, поспешила предупредить своего мужа.
— Это моя ошибка, — вскричал Тротунг. — Я же догадался, что Шинглен знал о прибытии Гесара, а теперь Гесар увидел, что отца, усыновившего его, привязали, как сторожевого пса.
Он вознамерился бежать, но было уже слишком поздно. Конь Героя только что остановился у главного входа. Жалкий трус не мог придумать ничего другого, как спрятаться. Научив жену, как объяснить его отсутствие, он быстро разделся, отбросил свои пышные наряды в угол и голым забрался в большой кожаный мешок наподобие тех, в которых обычно хранят муку или зерно.