Необыкновенные приключения юных кубанцев

Репьева Ольга

Федя двинул его кулаком в бок, присел возле неё на корточки:

— Хочешь братика круглой сиротой сделать? Что мы ему скажем, если тебя там схватят и расстреляют?

— Нечего с нею чикаться! Связать и всё, раз такая бестолковая, — повторился Миша, но на этот раз чтобы припугнуть, нежели настаивая на своём варианте.

— А что? И свяжем. Из двух бед выберем меньшую, — поднялся Федя с корточек. — Неси верёвку!

— Не надо связывать, — испугалась Тамара и стала спешно отирать слёзы.

— Я останусь тут. Только не теряйте время…

— Ты останешься не тут: Борька

отведёт тебя к одной нашей подружке, — уточнил Ванько. — Её мама ушла аж в город Майкоп, и Вера осталась с пацанятами одна. Поможешь ей управляться с хозяйством. Согласна?

— Да…

— Лично я, воще, ни грамма ей не верю: удерёт!..

— С вами, на всякий случай, останется Борька. Не кривись, Боря, надо! — Ванько взглянул на товарища и, показав глазами на соседку, крутнул головой, что означало: на слово ей доверяться опасно; но вслух объяснил иначе: — Полицаи могут достать и сюда, так что ты смотри тут!

— И не хотелось… но придется, — не смог скрыть недовольства Борис. — Поднимайся, Араматик, отведу…

— Расскажи и ей, как ты умеешь хозяиновать, — посоветовал Миша.

— Да, вот ещё что, — спохватился Ванько, когда те уже уходили. — Твоя как фамилия, на какой улице хата и под каким номером?

— Фамилия наша Спиваковы. А улица — Чапаева, дом номер двадцать.

П е р е й д я поодиночке через железную дорогу, ребята сошлись ненадолго вместе. Решено было пробираться околицей, рассредоточившись, из предосторожности. Так, возможно, дальше, но не дольше, поскольку можно будет и пробежаться, не привлекая особо к себе внимания.

Если ближе к центру станица имела довольно упорядоченный вид — жилой массив разбит на улицы и кварталы — то на окраине казаки селились, как бог на душу положит, и сообразуясь с условиями местности. Поэтому ребятам пришлось попетлять — то вдоль солончаковой подыны, глубоко врезавшейся в застройку, то огибая выпиравшие далеко за черту несколько подворий — с саманными либо турлучными хатками под нахлобученными по самые окна камышовыми крышами.

Когда более чем полстаницы осталось позади, Ванько сбавил шагу и дал знать остальным приблизиться.

— Где-то, по-моему, здесь, не проскочить бы дальше, — поделился предположением с догнавшими его товарищами. — Вон бабка козу стережёт — сходи, Мишок, поспрошай: где, мол, тут улица Чапаева находится?

Миша вскоре вернулся и доложил, что нужная им улица — третья отсюда, что пролегает она с запада на восток, а номера начинаются наоборот.

— Те два тополя — это уже на следующей, — сообщил он и такую подробность. И добавил: — Потешная, воще, бабушенция: с виду — вылитая баба-яга, нос крючком да ещё и с бородавкой на кончике. Думал, и разговаривать не станет, а она всё охотно выложила, аж хотел спросить, не знает ли, где хата Спиваков.

— Это мы и без подсказки найдём, — сказал Федя. — Я уже прикинул: если ширину огородов взять за тридцать метров, то ихний находится метрах в трёхстах от краю. Вот только какая сторона чётная и есть ли вообще таблички с номерами? У Томки забыли спросить.

— И я, воще, из виду выпустил! Вы подождите, я сбегаю ещё, уточню.

Пока шли в сторону тополей, обсудили возможные варианты, с которыми

могут столкнуться на месте. Один из них — что тамариной матери не окажется дома вообще. Другой — дома, но неживая. Наконец, последний из худших — плюс ко всему оставлена ещё и засада. В то, что отец удрал из казаматки, Ваньку не верилось. Как и в то, что у Спиваковых не перевернули всё вверх дном ещё ночью…

— Разведку я беру на себя, — распорядился он. — Вы держитесь от меня метров за пятьдесят-семьдесят, идёте по разные стороны улицы. Если понадобитесь, я вас позову. Без этого ко мне не приближаться и во двор не заходить.

— А если там засада и тебя схватят, воще?

— Стрелять не станут, захотят взять живым — ну и пусть! С двумя или даже с тремя управлюсь, думаю, один. Ну, а если больше… тогда понадобится и ваша помощь. Вот тебе пистолет и запасная обойма, стрелок ты бывалый. Но постарайся подкрасться как можно ближе и палить наверняка. Это — когда меня уже поведут. После — разбегаемся в разные стороны, сбор у тёти. Но может случиться и так, что там вообще не окажется никого, даже больной хозяйки.

— Прежде чем уходить, прихвати лимонки, — напомнил Миша. — Обязательно!

— Может, скажешь, ещё и противогаз на прящи? — не поддержал его Федя. — Когда понадобятся, тогда и заберём, они спрятаны надёжно.

— Прящ мне не нужен, я уже не маленький. А вот лимонки и патроны… Вань, не забудь, ладно?

— Хорошо, Мишок, не забуду, — пообещал тот, и ребята тронулись, рассредотачиваясь, вперёд.

За несколько дворов до цели Ванька заинтересовала довольно странная игра двух мальцов: щуплый белобрысый паренёк лет десяти-двенадцати тащил на себе другого. Наездник был и постарше, и раза в два тяжелей самого скакуна. Держась за уши, как за поводья, толстяк лихо чмокал губами, понукая и требуя прибавить скорости… Сблизка выяснилось, что игра — не к обоюдному удовольствию: у везущего глаза на мокром месте да и уши алеют больше, чем следовало бы. Когда «играющие» поровнялись с ним, он просунул ладонь под широкий ремень наездника, снял с «лошади».

— Ты что это моего племянника объезжаешь? — спросил у набычившегося джигита; тот смотрел исподлобья, молча сопел. — В честь чего ты его катаешь? — обратился ко второму.

«Племянник» вытер рукавом глаза, виновато посмотрел на неожиданного родственника-заступника и пожаловался:

— Он отнял у меня цветные карандаши и не отдаёт, пока не покатаю…

Толстяк попытался было улизнуть, но Ванько ухватил его за рубашку:

— Нехорошо обижать соседей, не по-товарищески!..

— Вовсе он мне не сосед и не товарищ… И не с нашей улицы даже, — пояснил пострадавший.

— Ах, даже так! Тогда, брат, тебе придется не только карандаши вернуть, но и должок — покатать ихнего хозяина. Так, что ли, Сеня?

— Меня звать Серёга.

— То есть Сережа, — поправился Ванько. — Ну-ка, садись теперь ты на него. Да держись покрепче за уши, чтоб не сбросил!

Серёга артачиться не стал. Не без злорадства оседлав мучителя, обхватил ногами объёмистый его живот, уцепился за уши и стал погонять тем же манером:

— Н-но-о, кляча пузатая! Давай, давай, с припрыжкой!