Необыкновенные приключения юных кубанцев

Репьева Ольга

П е р е с к а з невольно подслушанного разговора у Рудика ревности не вызвал.

— Это на неё похоже! — только и заметил презрительно. Миша отреагировал более эмоционально:

— Ну и ну, воще!.. Обратно снюхаться с Гундосым! Поз-зор, воще…

Речь шла, как можно догадаться, о Нюське Косой. Никого не задела и хвастливая лёхина уверенность, будто они стали его бояться. Это он возомнил о себе после той встречи в степи, когда ему подарили «самую лучшую» петлю. Пускай его, не стоит обращать внимания! А вот Гундосого надо от Нюськи отвадить

и припугнуть, решили ребята.

Вспомнили про череп, некогда найденный близ лисьей норы в терновнике за бригадой. Был он жёлт, тронут временем, но цел и крепок. Все тридцать два зуба сохранились в целости (их потом посадили ещё и на клей). Нижнюю челюсть закрепили так, что «рот» мог открываться и закрываться, не отваливаясь. Служил этот череп атрибутом власти при игре «в судью, разбойника и палача».

На его основе назавтра после пожара «забацали» чучело Безносой. Оставалось выследить, когда хахаль заявится к Нюське на свидание и хорошенько обоих припугнуть.

В ближайший вечер Гундосый не появился. Возникло даже опасение, не забрал ли Лёха свой керосин обратно. Однако на следущий день, едва стемнело, Миша примчался из разведки — остальные участники находились у Шапориных — возбуждённый:

— Заявился! В хате горит лампа, матери не видно, а они сидят на топчане, воще, и обнимаются, — доложил он.

Всем было ужасно любопытно поглядеть, удастся ли «номер»; но к нюськиной хате отправились без девчат (Тамара как раз пришла на хутор погостить). Осторожно прокрались к хате и сгрудились за глухой стеной. Луна ещё только поднималась, все было погружено в сумрак, но это не мешало из заготовок быстро соорудить чучело костлявой: на палке с крестовиной закрепили череп, на «плечи» набросили простыню. Укрепленный внутри, в затылочной части, каганец из винтовочного патрона, в который вставили смоченный керосином фитиль, четко высветил пустые глазницы, носовую дыру и зубы. Сам балахон подсвечивался изнутри фонарём.

— Ну как, впечатляет? — спросил Ванько.

— Как живая. Не хватает токо косы через плечо, — отступив на пару шагов, оценил Борис.

— Начнём!

Стоя сбоку, Борис постучал в стекло. Устроившиеся напротив окна поодаль Федя с Мышком видели, как Гундосый выскользнул из объятий и тревожно уставился в темень. Нюська дунула на стоявшую неподалёку лампу без стекла, та погасла. Борис затопал ногами, замяукал, протяжно завыл. Одновременно Ванько стал надвигать на окно чучело и с помощью подпорки опускать-поднимать нижнюю челюсть освещенного черепа.

Несколько секунд в комнате длилось шоковое безмолвие. Затем тишину взрезал истеричный визг и крики:

— Мама! Спасите! Нечиста сыла прыйшла!

Спустя ещё несколько мгновений что-то загремело в сенях, и из дверей пулей вылетел вусмерть перепуганный гость, в одних штанах да рубашке, босой и без фуражки; гнусавя, вопил:

— Каравул! Рятуйтэ!

Как наскипидаренный, припустился по огороду в сторону балки и исчез в темноте. Давясь смехом, ребята, разобрав сооружение, быстренько направились

к Шапориным.

— Теперь Гундосый и за одеждой побоится прийти вечером, — сказал Федя с усмешкой.

— А уж на свидание — и арканом не затянешь! — в тон ему заметил Рудик.

— Да и у Нюськи пропадёт желание к подвигам, — добавил Борис.

— А она, воще, не спятит окончательно?

— Ежли не возражаете, я могу к ней наведаться, — предложил Рудик. — Дня через два. Узнаю, как она себя чувствует.

— Сходи, — согласился Ванько. — Станет рассказывать про «нечистую силу», так ты страшно удивись и посоветуй: надо, мол, остепениться, иначе дело может закончиться адом.

— Точно! — поддержал идею и Миша. — Она дура, воще, и во всю эту бузу верит.

Т е л е ф о н н ы й провод оказался намного устойчивей на изгиб, чем прежний: за время пользования им ни одному косому не удалось перекрутить петлю и убежать, что иногда случалось раньше. Но были у него и недостатки. Петли часто приходилось выбраковывать из-за того, что не удавалось должным образом выровнять и настроить заново, если в ней побывал заяц. Даже новые были неустойчивы — отгибались книзу, сбивались ветром; их приходилось закреплять растяжками. Запас их быстро уменьшался, и ребятам пришлось «выкусить» ещё метров тридцать.

В один из ноябрьских дней — он выдался не по-осеннему тёплым и солнечным — все собрались у Миши во дворе готовить новые снасти. Борис срезал ножом изоляцию и откусывал нужной длины отрезки, а также удалял из них медные жилы. Миша, сидя у огня, прокаливал концы заготовок, чтобы легче было делать ушки с одного конца и прикручивать к колышку с противоположного. В руках у Ванька снасть обретала законченный вид. Говорили о том, о сём.

— Ты медные проводки не выбрасывай, — предупредил Миша. — Из них классные растяжки получаются.

— А я с ними аккуратно! Глянь, — показал Борис пучок ровных золотистых проволочек. Встретившись взглядом с Ваньком, добавил: — Ох, наверно, и психуют фрицы! Второй раз заделали им козла.

— Небось, думают, что это дело рук подпольщиков, — усмехнулся тот. — Пусть привыкают… Это только начало.

— Слышь, Рудик… — Федя помедлил и продолжал: — Ты с матерью и дедом свободно говоришь по-немецки. А вот фрицевский диалект смог бы разобрать?

— Конешно. А чё?

— Мы, после отступления наших, в акациях нашли исправную телефонную трубку. Что если подсоединиться к проводам и послушать, о чём сейчас фрицы базарят?

— Можно… Токо зачем?

— Была охота здря рисковать! — заметил и Борис.

— Я говорю не о телефонных проводах, — уточнил Федя. — Видел, как ихние связисты лазали по столбам напротив хутора…

— Это я из пряща чашечки поразбивал, — вставил слово Миша. — Правда, и до меня кто-то десятка два расколошматил.

— Дай закончить! — упрекнул его не успевший досказать мысль Федя. — Так вот: линию уже, видимо, восстановили. Её не охраняют, поэтому никакого риска не будет. А хотелось бы узнать…