Необыкновенные приключения юных кубанцев

Репьева Ольга

Закончить мысль не успел он и в этот раз: помешало неожиданное появление Тамары. Это было неожиданно потому, что Ваньку она сказала, будто собирались с Верой сбегать к тёте за мукой и солью. И вот на тебе: бежит огородом, со стороны балки, одна… Почуяв неладное, он кинулся навстречу. Задыхающуюся, выбившуюся из сил — едва успел её подхватить:

— Что случилось!?..

— Ой, Ванечка, беда… Веру схватили… — сбивчиво сообщила она.

— Как — схватили? Кто схватил? Где? — посыпались вопросы подоспевших.

С трудом переводя дыхание, сбивчиво поведала

она следующее: шли с Верой через станцию, перешли пути, спустились вниз к базарчику, и тут немец схватил её и потащил за собой.

Словно только теперь представив весь ужас случившегося, Тамара в отчаяньи залилась слезами; сквозь судорожные всхлипы ничего нельзя было разобрать толком.

— Успокойся и расскажи всё по порядку, — уже во дворе, усадив её на табуретку, попросил Ванько. — Как всё это началось?

— С самого начала я не видела, — глотнув воды, принесённой мишиной матерью, начала она говорить более спокойно. — Мы договорились переходить порозно, и она шла сзади… ну, метров на десять от меня. Когда я оглянулась, немец держал её за косу и смотрел в лицо, будто хотел опознать в ней не знаю, кого…

— А откуда он, воще, взялся — не заметила?

— На базарчике бабка торговала семечками, а он стоял возле неё и набирал в карман прямо из ведёрка.

— Когда проходила, на тебя не пялился? — спросил Рудик.

— Глянул мельком и всё. Я обошла его подальше — боюсь их до смерти.

— Он как выглядел… я имею в виду — молодой или старый? — поинтересовался Борис.

— Старый хрыч. Лет сорок, если не старше.

— Странно, — терялся в догадках Ванько. — Чем она могла его заинтересовать!..

— Чем! Она ведь на мордочку симпатяшка. — Рудик наклонился к нему, понизив голос до шёпота: — Может, захотелось развлечься с молоденькой.

— Если б для этого, он бы выбрал Тамару, а не малолетку. Тут что-то другое… У неё было что-нибудь в руках?

— Кроме как жакетки — ничего. Мы спешили, и ей стало жарко. Она потом её выронила, я хотела подобрать, но не смогла: следила, куда он её поведёт, издаля. А потом стало не до жакеток, сразу кинулось домой к вам.

— Надо что-то делать, — первым напомнил Борис удрученно.

— Действовать надо — и немедля! — словно очнулся от потрясения Ванько; голос стал решительным и твёрдым. — Ты, Миша, остаёшься — убери и спрячь всё это подальше, чтоб никаких следов, — распорядился, кивнув на снасти и цветные обрезки изоляции. — Остальные — со мной. Прихватываем пистолет, лимонку — и нужно вызволить Веру любой ценой! Чего бы это ни стоило! — Посмотрел Рудику в глаза: — Идёшь с нами? Дело опасное…

— Обижаешь!

— Извини. — К Тамаре: — Он куда её затащил, в помещение вокзала?

— Я не успела сказать… За вокзалом есть небольшой такой кирпичный домик — туда.

— Это упрощает дело! Ты тоже идёшь с нами, будете с Федей на подхвате.

— Надо прихватить и бинокль, он у меня дома, — напомнил тот. — Может пригодиться.

— Беги, токо быстро!

Рельсы переходили в разных местах, поодиночке, затем сошлись вместе уже за вокзальным зданием. Кирпичное, продолговатое,

одноэтажное, это здание, судя по некоторым освещенным окнам, было обитаемо, но ни во дворе, ни поблизости в этот предвечерний час уже никого не наблюдалось. Прилегающая территория обсажена пришедшим в запустение декоративным кустарником — вечнозелёным, густым, вымахавшим в рост человека, особенно на задворках. Здесь и нашли надёжное укрытие от посторонних взглядов.

Федя с Тамарой устроились в кустах дожидаться результатов — в условленном месте неподалёку. В случае перестрелки им сказано было немедленно уходить к тёте.

Втроём подкрались ближе к домику, залегли под кустом. Домик оказался всего лишь будкой непонятного назначения, размером примерно 4х4 с двумя забранными решёткой окнами, за которыми угадывался свет. С расстояния в двадцать метров в бинокль четко видны пропущенные через оконные рамы цветные телефонные провода. Всё говорило за то, что в будке кто-то есть.

Прошло около двух часов — здесь ли ещё Вера? Если здесь, то как она, что с нею сделали — неужели надругались? И тут, похоже, не один… Интересно, заперта ли дверь? Если заперта изнутри — ждать ли, пока кто-нибудь выйдет? Или постучать, а когда откроют, ворваться силой? Эти вопросы беспокоили всё время, пока Борис размалёвывал лица вонючей масляной паклей.

— Сделаем так, — распорядился Ванько, когда было покончено с гримом.

— Ты, Боря, останешься снаружи, будь начеку и действуй, как договорились. Рудик, вот тебе лимонка, — он отвинтил колпачок, вытряхнул кольцо. — Как токо ворвемся внутрь, изготовься и пригрози подорвать, если вздумают кочевряжиться. На какое-то мгновение, сколько б их там не было, они остолбенеют. Остальное сделаю я, сообразуясь с обстановкой. Пошли!

Короткая перебежка — и вот она, дверь. Из-за неё доносится нечёткий мужской голос. Осторожное нажатие — подаётся! В следующее мгновение, как гром среди ясного неба, требование на немецком:

— Встать! Руки за голову! Ну, собаки!

В левой руке кольцо от взрывателя, в правой — граната. Поднята выше головы, чтоб лучше было видно. Без кровинки в лице двое гитлеровцев в форме рядовых, сидевшие за столом с полевыми телефонами, вмиг выполнили требование; с ужасом переводили взгляды с лимонки одного налетчика на пистолет другого. Стоявший возле Веры гестаповец тоже на несколько секунд оторопел, но тут же схватился за кобуру. Схлопотав рукояткой по темени, рухнул на пол.

Придя в себя (надо сказать, обоих в первую минуту бил-таки колотун), Рудик приказал своим подопечным встать лицом к стене, сунул гранату в карман, вооружившись вместо неё пистолетом напарника. Тем временем Ванько, отложив пистолет гестаповца, занялся Верой. Она была жива и невредима, если не считать кровь из носу и красных от побоев щёк. Появление друзей стало и для неё полной неожиданностью, а радость была столь велика, что она не могла вымолвить ни слова.

— Они тебя не покалечили, идти сможешь? — Ванько торопливо разматывал провод, которым по рукам и ногам туго прикрутили её к стулу.