Неоконченная повесть
Шрифт:
«Хватит! – словно решила новая власть. – На протяжении нескольких лет сионисты устраивали в городке черт знает что, морочили головы еврейской молодежи никому не нужными лекциями о палестинской глухомани, да еще и деньги на это собирали! Ну кому интересна в новой России далекая турецкая провинция? Довольно мракобесия! Октябрьская революция живо покончит со всеми мелкобуржуазными партиями – от меньшевиков и эсеров до националистов и сионистов. Нет никакой разницы между Петлюрой и «Ховевей Пион»! Те – украинские националисты, а эти – еврейские. Жители городка должны стать гражданами советской Родины, и точка. Красные товарищи положат конец сионистскому
А весна набирала силу. Свежий ветерок, радуясь вновь обретенной свободе, играл во дворах бельем на веревках, резво перепрыгивал с ветки на ветку еще не зазеленевших деревьев, искрился в оконных стеклах, по-хулигански залезал под юбки, да еще и задирал их, так и норовя оголить женские ноги. Улицы, казалось, безмолвно чего-то ждали; среди топей непролазной грязи ширились сухие проплешины. Как приятен весенний ветер с полей усталому сердцу! Кто знает, не знак ли это, не признак ли нового возрождения?
В забытой и запущенной столовой Йоэля, где уже давно правили новые хозяева – крысы, прошла последняя подпольная встреча сионистской молодежи местечка. На ней присутствовали двенадцать юношей и девушек. Были приняты меры предосторожности: плотно закрыты ставни, на дверях висел огромный замок. Снаружи вокруг дома небрежно прогуливался дежурный.
По мнению Зямы Штейнберга, власть красных обрела стабильность, и теперь не осталось ничего иного как разойтись, прекратить работу организации, а документы, ставшие уликами – список членов группы, тетради с протоколами, бело-голубой флаг – либо уничтожить, либо надежно спрятать. Затем поднялся казначей объединения, Миша Зильбер. Ему всегда было трудно говорить, а тем более – сейчас, на этой последней встрече с друзьями и единомышленниками.
В большой комнате все еще остро пахло солеными огурцами и махоркой. Зильбер говорил, запинаясь, но значение его слов было достаточно твердым. Он, Миша, не собирается поддаваться ни белым, ни красным. Тот, у кого есть свои мировоззрение и вера, не может быть клоуном, перебегающим из одной партии в другую, оппортунистом, стремящимся приспособиться к любому изменению.
– И если вы хотите знать, – тут голос Зильбера прервался, и в наглухо закрытой комнате воцарилась мертвая тишина, – я готов к жертвам, хоть жизнь у меня только одна. Пусть приходят и арестовывают. За свою веру я буду стоять твердо. Мы с вами дети униженного и расколотого народа.
Кто только ни издевался над нами? Египтяне и ассирийцы, греки и римляне, византийцы и крестоносцы, испанские католики и казаки Хмельницкого, гайдамаки и черносотенцы, Петлюра и Деникин… Если нас уничтожают потому, что мы евреи, то мы должны ясно сказать: «Да, мы евреи!» И я собираюсь твердо стоять на своем: на моей любви к Сиону! До последнего вздоха!..
Вот такие удивительные слова произнес Миша Зильбер-Каспи, словно не видевший, что происходит вокруг, не боявшийся даже чекистского маузера Ицика, сына Менделя Сапира. Пока он говорил, Лея Цирлина не сводила с него восторженного взгляда своих темных библейских глаз. Когда настала очередь Шоэля Горовца, он достал из кармана помятый блокнот, чтобы сухо, с цифрами в руках, отчитаться о проделанной работе. За три года существования «Бней Цион» было прочитано восемнадцать лекций по истории, географии и экономике Израиля; четырнадцать – по истории еврейского народа; девятнадцать – по ивритской литературе. Состоялись пятнадцать лекций и обсуждений по вопросам
Шоэль отчитывается подробно и обстоятельно, особое внимание уделяя литературе. Казалось бы – зачем? Кому теперь нужны эти цифры? Какая разница – те или иные лекции здесь прозвучали и сколько их было? Ведь еще час-два, и присутствующие разойдутся навсегда в разные стороны, каждый своей дорогой. Сотрется из памяти все – в том числе и данные из этого потрепанного блокнота…
Но Шоэль упрямо доводит свой отчет до конца и хочет сказать еще несколько слов от себя. Он глубоко убежден, что еврейская молодежь не вправе стоять в стороне, пока белополяки, Петлюра и другие бандиты продолжают уничтожать евреев.
– Мы должны присоединиться к большевикам, чтобы воевать против наших убийц, – говорит он. – И я, Шоэль Горовец, иду добровольцем в Красную армию.
После того, как каждый из участников высказал то, что было у него на сердце, настала пора расходиться. И тогда «Дети Сиона» поднялись со своих мест и тихо запели на иврите гимн своей далекой, незнакомой, но такой родной страны. Они пели приглушенными голосами – без дирижера Шахны Марковича, когда-то руководившего хором, без принявшей мученическую смерть Фани Шмуэлович-Штейнберг, всегда так некстати фальшивившей, без многих своих братьев и сестер, вырванных из общего хора смертью или судьбой.
Но вот гимн, спетый двенадцатью едва слышными голосами, смолк и растворился в стенах, пропахших кислыми щами, котлетами и табачным дымом. Из дома выходили осторожно, крадучись, по одному. Но уже на пороге расходящихся молодых людей вдруг остановил взволнованный Миша Зильбер-Каспи.
– Друзья! – произнес он, и глаза его увлажнились. – Давайте поклянемся: что бы то ни случилось, мы никогда, никогда не изменим своему народу и своей земле!
И они принесли эту торжественную клятву друг другу и самим себе.
А на улице ждала весна – голубая пора, золотое время. Гудели телеграфные столбы, свистел ветер в проводах, шли по ним тревожные вести, проклевывались внизу нежные зеленые ростки. Бездомные собаки кувыркались в молодой зелени, оставляли на столбах свои подробные отметки. Щедрое солнце улыбалось всем, ласкало каждый росток, каждую ветку, каждый камень. Бежали один за другим дни Омера [75] . Подошло к концу обучение Шоэля и его друга Миши Зильбера в бывшей городской гимназии, ныне Трудовой школе второй ступени.
75
Дни Омера – 49 дней от Песаха до Шавуота – праздник дарования Торы и первого урожая (рус. назв. – Пятидесятница).
На юге страны продолжала греметь гражданская война. В январе 1920 года перешли в наступление белополяки. В марте численность их армии достигла семисот тысяч человек. В апреле они заключили союз с Петлюрой, а 7 мая захватили Киев. По городам и местечкам вновь прокатилась волна страшных погромов – в Чернобыле, Ржищеве, Житомире, Бердичеве и по Винницкой области было растерзано около четырех тысяч евреев. Эти печальные новости еще больше укрепили Шоэля в его намерении записаться добровольцем в Красную армию.