Неоконченная повесть
Шрифт:
К вечеру, после нелегкого трудового дня молодежь бежит домой, помыться, приодеться, и – в городской сад! Здесь уже ждут друзья, смех, танцы, песни и шутки – благо, на дворе стоит жаркое лето. День хупы обговорен с ребе Шульманом. Вызвался помочь и дядя Шоэля Хаим, синагогальный служка. Церемонию назначили на будний день, сразу после утренней молитвы, в присутствии миньяна уважаемых пожилых людей. Угощение предполагалось скромное: вино и медовые пряники.
А еще через неделю на местечко обрушилась удивительная новость. Бывший бундовец Аба Коган подготовил-таки обещанный публичный суд, где на скамью подсудимых должны были усадить не какого-нибудь бандита или вора, а… хедер, еврейский хедер! Суд планировалось провести в клубе имени Розы Люксембург. В помещение пускали только по билетам – так, чтобы в публике оказалось как можно меньше
Но теперь оставим их на короткое время. Пусть себе спешат в клуб, зажав в кулаке драгоценные входные квитки. А нам пришло время сказать несколько слов о главе местной евсекций Абе Когане. Кто-нибудь, наверное, удивится, а то и усмехнется: сколько лет прошло с той поры!.. Стоит ли сейчас копаться в давних событиях, которые к тому же позабыты и вычеркнуты – и не кем-то, а самой жизнью? Но с другой стороны, если не сейчас, пока еще живы осколки того поколения, то когда же? Кто еще расскажет, как все это было, как в те тяжелые времена, под торжественный рокот высоких слов, от которых на самом деле несло омерзительным душком лжи, происходило преследование и уничтожение целого народа, его культуры, его будущего?
Аба Коган неспроста выбился в большие люди местного значения. Сменив разноголосый гвалт Бунда на ответственную значительность члена правящей партии, он, не откладывая, перешел от теории к практике. С пылом обласканного неофита он приступил к беспощадной борьбе с сионизмом, реакционным невежеством и ивритом. Злейшими врагами были объявлены раввины с их штреймелами [108] , меламеды с их розгами, синагоги с их священными свитками. Не забыл Аба внести в число противников и сытую буржуазию, к которой обязана чувствовать отвращение каждая честная пролетарско-революционная душа.
108
Штреймел (идиш) – традиционный еврейский головной убор.
На этой войне Аба Коган не щадит живота своего, дни и ночи не вылезает из своего кабинета. План действий евсекции – отнюдь не местная самодеятельность. Аба работает в полном соответствии с руководящими указаниями. Есть уже достаточно много газет и брошюр, написанных на новом идише. К нему, правда, трудновато привыкнуть, но высокое кресло евсека стоит и не такого усилия. И вообще – нынче новые времена! Это до революции власть была сосредоточена в руках городничего и ребе Шульмана, а Абе Когану и его развеселой жене Мане приходилось ограничиваться скромными собраниями-посиделками! Это тогда классиков идиша Менделе, Шолом-Алейхема, Переца [109] читали чуть ли не тайно и с великими предосторожностями! А сейчас, товарищи, настали другие времена! Люди вышли из мрака на яркий свет! Пришло время действовать! Это говорит вам Аба Коган – верный сын рабоче-крестьянского класса! Отныне он всегда будет рядом с вами, так что можно на него положиться!
109
Менделе (Мохер-Сфарим), Шолом-Алейхем, Перец – писатели, писавшие на идише.
Одна проблема: строить-то нужно на чистой площадке, а она у нас вся заросла старорежимными, прочно укоренившимися сорняками. Следовательно, придется для начала заняться прополкой, навести порядок на еврейской грядке. Раньше события военного времени не позволяли уделить этому делу необходимого внимания. Гражданская война отнимала все силы – надо было сломать хребет контрреволюции. Сам Аба Коган, к слову сказать, в этой войне так и не поучаствовал, не получилось, с кем не бывает.
– Но сейчас, – говорил он на закрытых собраниях и открытых митингах. – Сейчас, когда мы наголову разбили внутренних и внешних врагов, пришло время осуществить и другую нашу историческую миссию: установить
Вот как зажигательно выступал в нашем местечке товарищ Аба Коган, бывший бундовец, а ныне – ревностный евсек. По плану не позднее сентября в городке предполагалось открыть новую школу с обучением на идише. Это должно было стать настоящей победой евсекций. Пусть лопнут от злобы местные сионисты во главе с вредоносным Песахом Кацем! Жаль, кстати, что этого вредителя выпустили из-под ареста – пусть бы лучше сгнил в тюряге, никто в евкоме этим бы не опечалился. Зато школа на идише откроется! В этом деле Когану активно помогает его давний друг и испытанный сподвижник Ицхак Левинсон, заранее назначенный директором и главным организатором будущей школы. Одна беда – вышеупомянутые сорняки: в городке действуют аж пять религиозных хедеров! Шутка ли – пять центров мракобесия, где меламеды, как ядовитые змеи, отравляют мозги наивных ребятишек, обучают их ивриту, а другими словами – ненависти к советскому строю!
Так в плане Абы Когана появился еще один пункт: публичный суд над рассадниками косности и невежества! В принципе, уже существовало решение советской власти о закрытии религиозных школ, так что можно было бы ликвидировать хедеры одним росчерком пера. Но в условиях прискорбной укорененности этой напасти важна не только принципиальная революционная правота, но и умная политика. Да и негласные рекомендации центральных евсекций и евкомов советуют использовать широкие пропагандистские кампании. Желательно действовать осторожно, чтобы, по возможности, избежать всеобщего недовольства.
Для начала Аба назначил специальную комиссию для официальной проверки хедеров. Состав ее тщательно продуман: там, где выводы известны заранее, важно, чтобы не возникло никаких помех – ни от буржуя, ни от сиониста, ни от верующего фанатика. А еще ведь требовалось найти троих судей и прокурора! В инструкциях из центра специально подчеркивалось, что к подобного рода судам следует очень тщательно готовиться, ибо враги в штреймелах и ермолках [110] не будут сидеть сложа руки, а уж мировая буржуазия тем более расстарается вставить палки в колеса революционного прогресса.
110
Ермолка (кипа) – небольшой головной убор, который носят религиозные евреи и все мужчины в синагоге и во время религиозных церемоний.
Показательный суд над хедером, отмечалось в инструкции, это, по сути, борьба против еврейского религиозного засилья. Поэтому ответственные за столь важное дело должны, с одной стороны, быть до зубов вооружены учением марксизма и исторического материализма, а с другой – хорошо знать местечковые традиции и особенности. Назначенная Коганом комиссия максимально возможным образом соответствовала руководящим установкам.
С ее председателем, Ицхаком Левинсоном, мы уже знакомы. Остается добавить к его портрету небольшую деталь – Левинсон был абсолютно бесстрашным борцом. Если он кого и боялся, то только собственной жены Беллы – дамы бальзаковского возраста, не скрывавшей своего мнения о муже: большего шлимазла [111] , чем Ицхак, по мнению Беллы, свет не видывал. Рядовыми членами комиссии назначили врача Якубовича и преподавателя Визшанского.
111
Шлимазал (идиш) – неудачник, несерьезный человек.
Якубович страдал одышкой, щеки его рыхлого лица постоянно подрагивали, как у бульдога, застывая лишь тогда, когда доктору приходилось проверять пульс очередного больного. Но, Бог с ними, со щеками – при чем тут щеки? – в комиссии Якубовичу отвели роль эксперта по санитарно-гигиеническим вопросам.
Другой проверяющий, Моисей Ефимович Визшанский, преподавал географию в обычной школе. К нему прилепилось прозвище «выкрест» из-за русской жены Агриппины. Визшанский считался хорошим учителем, к тому же был человеком нерелигиозным, и имел славное бундовское прошлое. Это делало его вполне подходящим для проверки учебно-воспитательной работы.