Неоконченная повесть
Шрифт:
Зубрежка в хедерах длится с утра до вечера. Меламеды бьют детей, ставят их на колени, оставляют без обеда. Это надругательство над маленьким человеком! В хедере нет ни красок, ни радости, ни света, – ничего эстетического. Неудивительно, что питомцы хедера становятся физическими и духовными калеками.
Тексты Пятикнижия и Гемары носят безнравственный характер. Возьмите хотя бы рассказ о Яакове и о его обмане, об убийстве сорока двух детей только для того, чтобы поиздеваться над лысым Элишей… Прибавьте к этому предательство Яэлью побежденного и гонимого Сисры, убийство Ариэля из Хет царем Давидом, считающимся нашим праведником и еще множество подобных
Между религией и классовой борьбой лежит бездна. Религия призывает к покорности, смирению, полному повиновению Всевышнему, правителям, Моше-Рабейну, священникам, буржуям и людям, стоящим у власти. Буржуазное общество придумало ад и рай, чтобы люди и помышлять не могли о борьбе с акулами капитала, ибо, если восстанешь – изжаришься в аду. Подчинись, даже если тебе будет плохо в этом мире, и тогда ты заслужишь рай на том свете! Вот чему учит религиозная литература, не жалея ярких красок для описания рая. Поэтому в руках контрреволюции религия является наиболее эффективным оружием.
Но мы, в наше революционное время, должны смело сказать «нет!» религиозной школе! Ибо у нее нет права на существование. Это – ядовитый, смертельный наркотик, которым пичкают наших детей. Он тянет их под власть капиталистов, призывает ненавидеть другие народы и проповедует непримиримый национализм. Рабочий класс несовместим с национализмом, антисемитизмом и погромами. Советская власть не позволит преследовать еврейский народ, его культуру и его язык идиш.
Лишь при буржуазном строе возможно было преследование идиша – языка народа. А сейчас народ выступает против вашего святого языка, против языка религии, противопоставляющего себя революционному миру. Изучение иврита перегружает ребенка, отнимает у него время, замедляет его развитие. Буржуазия и клерикалы заинтересованы в одурманивании детских мозгов. Зато мы, рабочие, ведем непримиримую борьбу с ивритом. Вы, приверженцы хедера, презираете язык народа, называете его низким жаргоном. Но и вы не можете отрицать того, что иврит – мертв, а идиш – язык жизни. И напрасно сионисты пытаются оживить труп «святого языка»!
Голос Исера Рабиновича звенит. Прокурор гордо стоит на сцене клуба имени Розы Люксембург, его сверкающие глаза прозревают счастливое будущее. На этом величественном пророке наших дней – серые брюки и украинская рубашка с вышивкой; голову его украшает аккуратная лысинка величиной с ладонь.
– Через одно или два поколения никто и не вспомнит об этом гнилом иврите, он пропадет на свалке истории точно так же, как ушли в небытие десятки других мертвых языков. У вашего иврита нет никаких шансов на выживание! – прокурор гневно притопывает ногой, словно ставя печать на своем утверждении. – Нет и не может быть никаких шансов у вашего Пятикнижия, у вашего Раши! Мы, молодые представители рабочего класса, создадим нашу передовую культуру на идише, языке трудового народа. В борьбе между идишистами и гебраистами победили мы, революционеры.
Вы продолжаете болтать о национальном единстве, о братстве всех евреев. Знаем! Слыхали! Эти песни предназначены для усыпления пролетарского самосознания трудящихся. Нет и не будет никакого национального единства! Нет и не будет никакого единого еврейского народа! Нет единого еврейства! Есть только два действительно враждебных лагеря: вы – реакция, буржуазия, раввины и святоши, и мы – труженики, пролетарии, крестьяне. Октябрьская революция дала нам возможность подняться,
Как бы в подтверждение своих суровых слов, Исер Рабинович грозно расправляет плечи.
– Да-да, мы готовы к действию, так что не ждите пощады. Советская еврейская школа не будет загаженным хедером или йешивой, где протирают штаны будущие раввины – бездельники; это будет современная школа с обучением на родном языке, без Пятикнижия, без Раши и пипернотера. Наша школа будет жить и расцветать, а в ней будут учиться новые поколения свободных граждан, целеустремленных тружеников, вооруженных единым народным языком и культурой. Вы увидите еще университеты с преподаванием на идише! У нас появится богатая пролетарская литература! Рядом с классиками – Шолом-Алейхемом, Менделе и Перецом, появятся другие писатели. Мы высоко поднимем знамя народного языка, а вы, националисты, рухнете вместе со своим ивритом в глубокую пропасть, исчезнете с исторической сцены.
Мы с вами – враги, мир между нами невозможен. Вы ненавидите нас, мы ненавидим вас. Но сейчас победители – мы, и потому мы выметем ваш хедер поганой метлой из наших городов! А вместе с хедером еврейский пролетариат сметет с лица земли и вашу религию с вашим ивритом. Моисей, Мессия, гнилой хедер – все это мертвые идолы! Начинается другая эпоха на еврейской улице. Товарищи судьи! Выполните свой святой долг! Смерть хедеру! Да здравствует Октябрьская революция! Да здравствует мировая революция! Смерть буржуям!
Рабинович закончил свою зажигательную речь и, тяжело дыша, стоит на сцене, благодарно кланяясь в ответ на жидкие аплодисменты сочувствующих зрителей. Аба Коган благосклонно кивает. Да, в прокуроре он не ошибся. Трудно что-либо возразить на столь блестящее выступление. Теперь на сцену выходит Песах Кац, защитник, – крупный сорокалетний мужчина в очках, придающих некоторую одухотворенность его грубоватому строгому лицу. До революции Песах занимался торговлей, продавал в розницу бытовые металлические изделия.
Говорит он обычно сухо, по делу, без лишних слов, и никогда не обещает своим слушателям светлого будущего. Он также умеет поспорить и настоять на своем. Благодаря этому качеству Песах и стал признанным главой сионистов в городке. Пришлось ему почувствовать на себе и железную руку ЧК – наш знакомый Ицик Сапир устроил-таки Кацу несладкую жизнь, поместив его под арест. И что же – вы думаете, что Песах Кац согнулся, как крючок, под властью красных? Как бы ни так, не на того напали – его убеждения не изменились ни на йоту! Все-таки есть в этих сионистах что-то непостижимое – ничего не страшась, они бросаются в бой. Хотя есть и другие – те, кто больше склонен к духовной ностальгии, чем к активному действию. Тюрьма не испугала Песаха Каца, не сломила его духа. Плевать он хотел на власть, и хоть сейчас готов к очередному аресту. Бедная Шейне, его жена – вот уж кого следует пожалеть!
Но давайте-ка лучше послушаем, что он скажет на этот раз, со сцены суда. В своей сухой манере Песах начинает свою речь с того, о чем многие молчат.
– Разгром ивритской культуры, – говорит он, – осуществляется большевиками в соответствии с продуманным и давно взлелеянным планом. Власть лукавит, когда утверждает, будто выступает лишь против религиозного воспитания. Этот суд – не только над хедером и религией. Если сто лет назад религия безоговорочно властвовала в черте оседлости, то сейчас положение изменилось. Во всех развитых странах мира люди перестают жить по религиозным догматам – более того, массовая вера в Бога заметно ослабла.