Неоконченный портрет
Шрифт:
В конце концов Селия не выдержала и, однажды расплакавшись, призналась в своих ужасных опасениях маме на ушко.
– Ну что ты, деточка! Папа – очень хороший человек и верующий. Каждый вечер перед сном он молится на коленях, совсем как ребенок. Он один из лучших людей на земле.
– Он смеется над священниками, и играет в игры по воскресеньям, и поет песни. Я боюсь, что он будет гореть в адском пламени, – всхлипывала Селия.
– Какая ерунда! Что ты вообще понимаешь в таких вещах, как адское пламя? – возмутилась мама.
– Это место, где жарятся грешники.
– Да
– Никто, – удивилась Селия. – Я туда и не попаду. Я буду хорошей и полечу на небо. Но, – ее губы задрожали, – я хочу, чтобы папа тоже был в раю.
И потом мама долго говорила о Боге, о его любви и милосердии и о том, что Он никогда не позволит жарить людей на костре.
И опять Селия не поверила. Она знала, что есть ад и есть рай, есть праведники и есть грешники. Если бы только она была точно уверена насчет папы!
Конечно, рай и ад существуют. Для Селии это было так же очевидно, как и то, что нужно мыть за ушами и говорить «спасибо» и «пожалуйста».
Селия часто видела сны. Некоторые сны были смешные и странные – в них перепутывалось все, что случалось на самом деле. Но иногда Селии снились особенно чудесные сны о знакомых ей местах, с которыми происходили невероятные превращения. Такие сны нравились ей больше всего.
За железнодорожной станцией начиналось поле. По-настоящему его пересекала железная дорога, но во сне вместо нее была река, убегающая в лес. По берегам росли желтые первоцветы. И каждый раз, видя во сне сверкающую голубую ленту и цветы, Селия испытывала приятное удивление:
– Надо же, а я думала, здесь железная дорога.
Еще был сон о том, что за их садом нет этого уродливого дома из красного кирпича, а тоже начинается поле. Но в самом увлекательном сне Селия видела потайные комнаты в своем собственном доме. Иногда, чтобы попасть в такую комнату, требовалось пройти через кладовую, иногда – через папин кабинет. Комнаты были всякий раз новые, но в то же время как будто прежние, так что Селия узнавала их, когда ей опять снился этот сон. И всякий раз, обнаружив потайную комнату, она приходила в восторг.
Еще был кошмар – про Стрелка, в напудренном парике и красно-синей униформе. Самое жуткое, что у него выше локтя не было рук – одни обрубки. Увидев его, Селия с визгом просыпалась и тотчас оказывалась в своей комнате, где была няня, где было все хорошо. Селия боялась Стрелка вовсе не потому, что он мог застрелить ее, – Стрелок не носил ружья. Но выражение его каменного лица и неподвижных, с металлическим блеском глаз было до того зловещим, что он представлялся Селии воплощением самого ужаса.
Еще Селия обожала мечтать. Никто и не догадывался, что на прогулке она не просто бредет по дороге, а скачет на белой верховой лошади. (Имея смутное представление о верховых лошадях, она воображала некое животное величиной со слона.) Балансируя на узком кирпичном бордюрчике у огуречной теплицы, Селия на самом деле шла по краю обрыва над бездонной пропастью. Она могла быть принцессой, герцогиней, нищенкой или прислугой. Селия постоянно пребывала в своих выдуманных мирах, и взрослые считали ее «хорошей
– Такая хорошая девочка, – говорила няня. – У нее, правда, совсем нет фантазии, но что поделать – нельзя же иметь все сразу. Вот мастер Томми – старший сын капитана Стреттона – тот просто изводил меня вопросами.
Селия редко спрашивала о чем-либо старших. Все интересное заключалось внутри, в ней самой, а внешний мир не возбуждал ее любопытства.
После одного случая в апреле Селия стала бояться всего на свете.
Они с няней отправились за первоцветами. День был чудесный: солнце припекало, в ярко-голубом небе плыли редкие облачка. Они прошли вдоль железной дороги (там во сне текла река), поднялись на холм, где была небольшая рощица и желтел ковер из первоцветов. Первоцветы чудесно пахли – их аромат слабо отдавал лимоном. Селия очень любила этот запах. Нарвав уже по охапке цветов, они все не могли остановиться.
И вдруг (как в ночном кошмаре про Стрелка) в роще раздался грубый хриплый голос:
– Эй, вы! Что это вы здесь делаете?
Голос принадлежал большому краснолицему человеку в бриджах. Он злобно пялился на них.
– Это частное владение. Посторонним сюда вход воспрещен!
– Простите, я не знала, – сказала няня.
– Убирайтесь отсюда! Немедленно!
И когда они пошли прочь, страшный голос несся им вслед:
– Если через три минуты вы не уберетесь из леса, я вас заживо сварю!
Селия бежала, спотыкаясь и таща за руку упирающуюся старушку-няню. Почему няня не торопится? Он же поймает их. Они будут вариться в огромном котле! Селия задыхалась и дрожала от ужаса. Он приближается, сейчас он их схватит – и сварит… Она почти теряла сознание. Быстрее же!
Наконец они вышли на дорогу. Из груди Селии вырвался глубокий вздох.
– Все, теперь не поймает, – пробормотала она.
Няня с изумлением смотрела на девочку, пораженная мертвенной бледностью ее лица.
– Что с тобой, детка? Неужели ты испугалась этого человека? Поверила, что он нас сварит? Но он же пошутил! Разве ты не поняла?
Селия, как и все дети бессильная перед обманом взрослых, покорно согласилась:
– Да, няня, он пошутил.
Но еще долго она не могла оправиться от страха, и этот эпизод навсегда врезался ей в память. Она знала, что это была не шутка.
Когда Селии исполнилось четыре года, ей подарили кенара по кличке Голди. Он быстро стал ручным и мог полдня просидеть, как на жердочке, на пальце у хозяйки. Селия очень его любила и кормила конопляными семенами. (И сама их тоже ела немерено.) Голди стал ее товарищем по воображаемым играм. Селия представляла, что она королева, а кенар – ее сын, принц Голди, и они вместе путешествуют по миру и с ними происходит много всего интересного. Принц Голди был красавцем и носил платья золотого и черного бархата.