Неоновые Боги
Шрифт:
Его внимание приковано к моей киске.
— Тебе нравится сосать мой член.
— Виновата. Но ты и так это знал. — Мы оба говорим тихо, чуть громче шепота. Это придает
дополнительный уровень интимности этому моменту, несмотря на то, что на нас смотрят. — Аид… — Я не знаю, что сказать. Я не знаю, что я должна сказать. — Что мы делаем?
Он отвечает ртом, но не словами. Аид опускает голову и целует мою киску. Долгая, томительная ласка, которая вытесняет все вопросы из моей головы. Они подождут. Прямо сейчас единственное правило — это удовольствие, и он раздает
Каждое облизывание и поцелуй, как будто он запоминает меня. Он не стремится к моему оргазму, это ясно, даже когда желание поет в моей крови. Может, он и набрасывается на меня, но Аид делает это так, словно это исключительно для его удовольствия. Каким-то образом это делает весь опыт намного горячее.
А потом я поднимаю глаза.
Не будет преувеличением сказать, что все глаза в комнате устремлены на нас. Люди перестали делать то, чем они занимались до того, как мы с Аидом ачали наше собственное маленькое шоу. Их похоть стекает по мне, возбуждая мою собственную еще больше. Сила и потребность переплетаются во мне, когда я встречаюсь с одной парой глаз за другой, когда я вижу в них зависть и желание.
Некоторые из них хотят быть мной.
Некоторые из них хотят быть теми, кто преклоняет колени у моих ног.
Отрицание их не похоже ни на что другое, что я когда-либо испытывала раньше. Мы
были правы, что держались в тени, не выставляли себя на всеобщее обозрение при свете.
Это намного лучше, создавать фантазию о запретном плоде, который каждый в комнате может видеть, но не трогать.
Все, кроме Аида.
Он засасывает мой клитор в рот, обрабатывая его языком. Это так шокирует после его легких прикосновений и дразнящих облизываний, что я выгибаю спину и срываю крик с моих губ. Напряжение в комнате усиливается на несколько ступеней, но я больше не смотрю на нашу аудиторию. Нет, только Аид привлекает мое внимание. Я запускаю пальцы в его волосы и зарываюсь в них, прижимая его к себе.
Он рычит у моей кожи, и это так порочно, что я едва могу это выносить.
— Заставь меня кончить, — шепчу я.
На секунду мне кажется, что он может отступить, напомнить мне, что независимо от того, насколько мы равны, сейчас он главный. Он не… он… повинуется.
Он вводит в меня палец, а затем два, поворачивая запястье, пока ищет место, которое сделает все мои суставы жидкими, даже когда он обводит мой клитор ровными кругами кончиком языка. Там, где раньше он создавал мое удовольствие ровными волнами, овладевая моим контролем, теперь он вызывает цунами желания, с которым у меня нет надежды бороться.
Я никогда не собиралась бороться с этим.
Я кончаю с его именем на устах, этот звук, кажется, поет в каждом уголке комнаты. Даже когда он смягчает свои прикосновения и уговаривает меня вернуться в мое тело, я потрясена ощущением, что ничто и никогда больше не будет прежним. Мы пересекли точку невозврата, которую никто из нас не осознавал. Теперь пути назад нет. Я не уверена, что хочу этого, даже если бы дорога оставалась открытой.
Аид наконец возвращает мое
Он протягивает мне руку.
Я смотрю на него в течение одного удара сердца. Это кажется таким простым жестом, но даже в таком потрясении, как я, я знаю лучше. Он не требователен. Он просит. Ставя нас в равные условия. Единственное, чего я не понимаю, так это почему.
В конце концов, это не имеет значения. Я вкладываю свою руку в его и позволяю ему поднять меня на ноги. Он поворачивается лицом к остальной части комнаты, все из которых перестали притворяться, что делают что-то, кроме как пялятся на нас. Это кажется… странным, но не обязательно в плохом смысле. Они ждут нашей прихоти и будут ждать столько, сколько мы потребуем.
Это то, на что похожа власть?
Аид, кажется, пристально смотрит на каждого присутствующего.
— Будьте уверены, когда вы побежите обратно к своим высоткам и гламурной жизни в верхнем
городе, что вы говорите полную правду о том, что произошло здесь сегодня вечером. Она моя. — Его рука на мгновение сжимается вокруг моей. — И я принадлежу ей.
Это не было частью плана. Я не совсем уверена, что на сегодняшний вечер был какой-то план, особенно после того, как я струсила. Но Аид не объявляет меня своей так же, как он делал это с самого начала, так, чтобы спровоцировать Зевса.
Он заявляет, что это взаимно.
Это то, о чем мы говорили в частном порядке, но делать это так — это совсем другое. Я не знаю, что это значит. Поскольку я не знаю, что это значит, я могу только бороться, чтобы держать свое выражение под контролем, когда Аид поворачивает нас к выходу, и мы выходим из комнаты. Дверь едва закрывается за мной, когда я бормочу:
— Не устраиваешь вечеринку сегодня вечером?
— К черту их. — Он едва похож на самого себя. — Они здесь только для сплетен, а я не в
настроении играть злодея. — Он идет по коридору к лестнице, почти волоча меня за собой. — Они меня не видят. Никто, черт возьми, не видит меня, кроме тебя.
Мое сердце подскакивает к горлу.
— Что?
Но он больше ничего не говорит, пока мы не входим в его спальню, и он не захлопывает за собой дверь. Я никогда не видела его таким. Злой, да. Даже немного паникующим. Но это? Я не знаю, что это такое.
— Аид, что случилось?
— Я поклялся, что не буду этого делать.
Он проводит руками по волосам. — То, что у нас есть, непросто, но это самое честное, что я когда-либо было у меня с другим человеком, сколько себя помню. Это кое-что значит, Персефона. Даже если это ничего не значит для тебя, это значит для меня.
Я все еще не понимаю, но у меня, по крайней мере, есть ответ на этот вопрос.
— Это тоже кое-что значит для меня.
Это его немного успокаивает. Он падает на диван и резко выдыхает.
— Дай мне минуту. Это не твоя вина. Это дерьмо у меня в голове. Я просто… Мне нужна минута.