Неподвластные времени

Хадсон Дженис

Анни забралась с ногами в кресло и свернулась калачиком.

– Мне очень жаль, что тебе пришлось это увидеть, Харпер. Если бы я знала, что он вытащит эти фотографии, я бы забрала их у него.

Харпер еще мгновение смотрел на альбомы, потом медленно повернулся к Анни.

– Мы не можем сделать вид, что прошлого не было, Анни. Если я даже не могу посмотреть на старые фотографии, как, черт возьми, я смогу завязать хоть какие-то отношения с Джейсоном?

– А ты хочешь, чтобы у вас были какие – то отношения?

– А

тебя это удивляет? – Он нахмурился. – Как ты можешь даже спрашивать об этом?

– Прости, – быстро проговорила она. – Я должна была понять. Просто… ты никогда ничего не говорил о будущем.

– Не могу не отметить, что и ты тоже. Анни принялась ногтем счищать пятнышко грязи с джинсов.

– Не во мне дело. Что ты решишь с Джейсоном, то и будет.

– А что мне решать? Он мой сын. Что тебе тут решать? Я хочу видеть его – так часто, как это только возможно. До тех пор, пока это не доставляет неприятностей ни ему, ни тебе.

Господи Боже – он говорит о праве навещать сына…

Он собирается уехать. Анни стало так тяжело, что она с трудом могла вздохнуть. Он действительно собирался уехать к себе домой в Оклахома-Сити. Она должна была понять, что так он и поступит, – но все-таки надеялась, что он захочет остаться.

Надежда – вещь жестокая и бесполезная. По крайней мере, всегда была таковой для Анни.

– Джейсону это понравится, – с трудом выговорила она.

– А тебе, Анни?

«Мне?..» – подумала она, чуть не плача.

Как она вообще сумеет пережить это – если ей снова придется потерять Харпера?

«Он никогда не был твоим. А потому и терять тебе нечего».

Эта мысль причиняла ей не меньше боли, чем сознание того, что вскоре он выйдет из этого дома, сядет в машину и вернется к себе, а она будет только стоять и беспомощно смотреть ему вслед.

Конечно, он будет приезжать. Иногда. Чтобы увидеться с Джейсоном. Разве нет?

– Ты будешь приезжать сюда, чтобы видеться с ним, или хочешь, чтобы он ездил к тебе в город?

Харпер пожал плечами и отвернулся:

– А ты бы как хотела?

Анни прикрыла глаза и запрокинула голову. «Боже, дай мне сил…»

– Что я хочу, неважно. Я и так держала вас вдалеке друг от друга целых десять лет. Я сделаю так, как ты захочешь.

– Я хочу, – напряженным голосом проговорил Харпер, – чтобы ты перестала чувствовать себя виноватой и играть в мученицу. Чтобы ты перестала быть такой холодной и равнодушно-уступчивой. Ты была такой… такой живой… Я хочу… черт побери, я не знаю, чего я хочу, не знаю, чего хочешь ты, я вообще больше ничего не знаю! Я даже не знаю, что нас связывает.

Анни охватило смятение; она чуть нелишилась дара речи. А этого она не могла себе сейчас позволить. Если она не найдет способа остановить его, он оставит ее. И скоро. Для нее всегда было так: или все, или ничего.

Что-то такое говорил отец Харпера: «Либо рыбу тащить, либо леску обрезать», кажется. Так оно и есть.

Анни набрала в грудь воздуха.

– Не знаю, как для тебя, – она подняла голову и увидела, что Харпер смотрит в камин, – а для меня это называется любовью.

Он резко обернулся, так и впился в нее глазами, словно хотел взглядом проникнуть в глубины ее души. На его лице читалось сомнение, в углах рта внезапно обозначились горькие морщины.

– Может, ты вовсе не хочешь этого слышать, но я хочу быть честной с тобой. Я люблю тебя, Харпер.

– В самом деле? – Он покачал головой и снова повернулся к камину. – Разрази меня гром, ты же даже не знаешь, каким я стал, – как и я не знаю, какой стала ты. Может быть, юная девушка в тебе и любит юношу, каким я был когда-то. Может быть, именно такие чувства я и питаю к тебе. Немного ностальгии. Немного воспоминаний. Может быть, мы просто обманываем себя, пытаясь вернуть то, что давно ушло…

Холодное отчаянье волной захлестнуло Анни:

– Ты хочешь сказать, что не любишь меня?

– Откуда мне знать? – Харпер резко поднялся и принялся мерить шагами комнату, но почти сразу остановился и снова обернулся к ней. – Ты пожертвовала десятью годами жизни, чтобы у моего ребенка был отец, чтобы создать ему нормальную семью. И за это, даже и не было других причин, я должен любить тебя и забыть все обиды и всю горечь.

Свет померк перед глазами Анни. Она поднялась и отвернулась от Харпера, чтобы он не увидел ее слез.

– Понимаю. Оба мы изменились за эти годы. Думаю, я понимаю, что я – такая, какой стала теперь, – тебе не нужна.

Я не знаю, какой ты стала, Анни. Черт побери, ты же все время прячешься от меня под этой своей маской сдержанности, ты забираешься в раковину, а я остаюсь снаружи. И как ты мне прикажешь после этого разбираться в моих чувствах к тебе? Я знаю, что ты чувствуешь, только когда могу коснуться тебя, – но когда я касаюсь тебя, я уже ничего не соображаю. Тогда ты не отталкиваешь меня, нет… Когда мы провели с тобой ночь, ты ничего не скрывала. Вот такую женщину я хочу видеть рядом с собой, а не бесчувственную куклу, в которую ты превратилась ради моего брата!

«Спокойно, Анни. Держи себя в руках». Она вздохнула, потом еще раз, стараясь сдержать обуревавшие ее чувства.

– Ты несправедлив. Я не могу быть тем, чем я перестала быть. Я не кукла Майка. Я никогда такой не была. Но я и не та девочка, которую ты повел на пруд однажды летней ночью. Я не знаю, какой должна быть для тебя.

– Я и не хочу, чтобы ты становилась какой-то там для меня\ Я просто хочу, чтобы ты была самой собой, а ты этого избегаешь.

– Я не понимаю, о чем ты. Он повернул ее к себе лицом: