Непознанный мир (цикл повестей)
Шрифт:
– Хорошо, я сделаю всё от меня зависящее, Клавдий, – пообещал Джойс. – Вот только Гарей… Он не желает меня слушать. Он хочет сразиться с Джеральдом, на свою беду. Но как мне заставить его изменить своё мнение, я не знаю.
– А ты хорошо знаешь Гарея? – склонил голову набок Клавдий, пристально глядя на лорда. – Если да, то тебе ничего не стоит разубедить его. Считай это моей тебе подсказкой. Но думай быстрее, поскольку я уже почти всё тебе рассказал, и завтра можно было бы уже отправляться вам в путь. За посёлок вы можете не волноваться – в случае ожидаемой вами атаки я попробую оградить сельчан от гнева Джеральда, и он не сможет напасть.
– Но как?! Как вы это сделаете? – вытаращил глаза удивлённый лорд. – И, кстати, каким образом вы…
– Следил за вами во время поединка на драконах? – предвосхитил его вопрос Клавдий. – О, это всё очень просто. У меня есть дар. Врождённый. Он достался мне от моего деда…
– Констанция? – улыбнулся Джойс.
– Но как ты дога… –
– У нас это свойство называют словом «магия», – сказал Джойс, чувствуя в душе глубокую симпатию к Клавдию. Подумать только, ещё несколько дней назад он не мог себе представить, что столько всего узнает о королевстве от одного-единственного человека, вмещавшего в себе поистине громадный кладезь знаний, и знавшего то, чего не знают многие гулсенцы. И задумался над тем, могло ли стать появление в Гулсене магии причиной многих бед королевства? Ведь магия, как он знал, в своём первоначальном состоянии как раз и имеет структуру хаоса, неконтролируемого и дикого, поэтому она могла возникнуть откуда угодно, проникнув с Земли, например, или из того же «молока» в Эллсдейне. Что, если обряд, совершённый Оутсеном, заставил эту магию стать более агрессивной, соединившись с магией земной, которой тот колдун, если он был, воздействовал на знак Гулла при совершении обряда? Джойс вынул из-за пазухи дощечку со своим родовым гербом, и внимательно рассматривал её. И, принимая тот факт, что он – потомок Гулла Первого, молодой лорд вдруг неожиданно для самого себя понял: а ведь он фактически кандидат на трон главы ветви Анкраун! От этой мысли Джойс едва не подпрыгнул в кресле. Вот Гарей удивится, когда об этом узнает! А уж монарх будет просто потрясён. И тут лорд вспомнил свой сон о драконе, назвавшем его Гуллом Всезорким. Да уж, теперь он действительно прозрел. Поделившись всеми этими мыслями с Клавдием, Джойс с замиранием сердца ожидал, что старик на это ответит. Но Клавдий лишь скептически покачал головой.
– Ты родился на Земле, – твёрдо сказал он. – И чьим бы ты потомком ни был, пусть даже Великого Фреммора, корону ты не получишь, ибо она передаётся только от отца к сыну. А твой отец не был монархом Гулсена. Кроме того, сейчас королевством правит – вернее, правила до недавнего времени, – молодая династия О`Крайтонов. И ничто не может нарушить многовековые традиции передачи королевской власти, даже внезапно объявившийся наследник из иного мира. Кроме того, сейчас обеими ветвями заправляет Джеральд, которому не нужен господин в своих грязных делах.
– Да я и не планировал править, – махнув рукой, попытался отшутиться лорд. – Я просто хотел сказать, раз уж я настолько связан с вашим королевством, то у меня есть гораздо больше шансов его спасти, чем если бы я был самым обычным англичанином.
– Нет, пока у тебя и Гарея не будет поддержки в виде клятвы Истинной преданности, всё это останется не более чем констатацией факта, – возразил Клавдий. – И ни твоё происхождение, ни мои способности ничем королевству не помогут.
– Хорошо, – согласился Джойс. – Я попытаюсь сделать так, чтобы после этой клятвы все наши знания и способности заработали на полную мощность, а магия больше не вредила Гулсену.
– Это было бы самой великой радостью для нас, –
И в течении двух с половиной часов Джойс слушал повествование Скорбящего Калеки об истории и происхождении главных артефактов королевства – меча Гулла и копья Сенджамина. Кто и когда их выковал, как их использовали первые владельцы, каковы были имена меча и копья, приводившие в действие силы, заключённые в них, и как потом эти артефакты помогали им в борьбе против врагов. С восхищением лорд слушал о славных героях прошлого, помогавших королевству и спасавших его от порабощения всякий раз, когда требовалась помощь. И в его памяти чётко отпечатались все их имена: Джереми Дарлингтон и Дорнтон Бёрн, их потомки Чарльз Дарлингтон и Престон Бёрн, затем – Найлз Стюарт и Винсент Ланкастер… Была и некая туманная история – нет, даже две туманных истории про какой-то Склон мира (что-то наподобие драконьего рая), где обитали души давно умерших драконов, едва не порабощённая какими-то подземными сектантами Англия… Клавдий почти ничего об этом не знал, поэтому коснулся тех событий лишь мимоходом, но откуда у него самого появилась такая информация – из той же книги Гулсена, или откуда-то ещё – так и не объяснил.
Перед Джойсом словно в калейдоскопе сменялись образы каждой из пар правителей королевства. Их имена, судьбы, их радости и беды, их жизнь и смерть – всё это настолько поразило молодого лорда и увлекло его, что он как мальчишка с жадностью ловил каждое слово в этой одной бесконечной сказке, ставшей для него реальностью в тот миг, когда он попал сюда, став вместе с Гареем четвёртыми англичанами, побывавшими в этом потрясающем месте.
Он мог бы слушать эти истории вечно, но в какой-то момент Клавдий, вдруг оборвав свою речь на полуслове, как-то странно напрягся всем телом. Глаза его расширились, едва не вылезая из орбит, а руки судорожно вцепились в подлокотники кресла. Джойс вскочил и метнулся к старику, сильно напуганный происходящим. И в этот момент Клавдий сделал вдох и жалобно застонал. Зажмурив глаза, он наклонился вперёд, по-прежнему цепляясь руками за кресло, и вновь застонал, дрожа всем телом. Джойс был в панике. Он пытался окликнуть Клавдия, чтобы понять, что с ним происходит, ведь лорд не мог помочь, не выяснив причины его припадка, ведь такое поведение могло означать что угодно, от простого спазма до сердечного приступа. Но Клавдий не понимал, чего от него хотят. Не реагируя на испуганный зов лорда, он шумно, скоро дышал, не открывая зажмуренных глаз, и всё ниже и ниже склонялся в кресле. Его лицо было искажено гримасой страдания, на лбу выступили капли пота, он уже не так громко, но более часто стонал, и стонал так жалобно, что у Джойса разрывалось сердце. Он был бессилен помочь старику и проклинал себя за это, бегая вокруг кресла. Если бы Клавдий жил в посёлке, то можно было бы вызвать сюда Нила, но кроме ждущего его за милю отсюда монарха, который тоже вряд ли бы чем-нибудь помог, он был здесь один. И ему ничего другого не оставалось, кроме как ждать и пробовать утешить Клавдия, который сейчас испытывал ужасную боль. Его мысли как человека, живущего в двадцать втором веке, были направлены на практическое, тогда как подсознание подсказывало, что не стоит сбрасывать со счетов и то, что он, Джойс, так старательно подавлял в себе всё это время. Оно словно говорило лорду: «Да, у тебя нет лекарств и уколов, но ты имеешь другое оружие против недугов, так используй его!»
И вконец отчаявшийся лорд понял, что если он хоть что-то не сделает прямо сейчас для помощи несчастному старику, тот скончается у него на глазах.
Клавдий вновь напрягся и закричал, подавшись вперёд. И в этот момент чувства в Джойсе взяли верх над разумом. Он бросился к старику, схватил его и медленно уложил на пол, сев рядом и положив его голову себе на колени. Клавдий вновь затрясся и застонал, и из глаз его хлынули слёзы. «Это хороший знак», – подумал лорд. Значит, пик приступа уже позади.
Глядя на страдающего, лорд мысленно повторял одну и ту же фразу: «Живи, живи, не умирай, не умирай…» Эти слова, словно магическую формулу, он повторял с таким неистовством, с такой искренностью, что и сам потерял способность понимать, что происходит вокруг него, ибо зажмурил глаза и раскачивался в одном ритме с телом Клавдия, не отпуская объятий. Он убаюкивал стонущего старика словно ребёнка, изо всех сил сжимая его руками, чтобы не отдать на растерзание постучавшейся к ним в двери смерти.
Бешеные удары сердца Клавдия он в этот момент слышал так отчётливо, словно это было его собственное сердце. Его слёзы словно были его слезами. Его стоны отзывались эхом внутри него самого. Это было противоречивое чувство, которое и восхищало, и настораживало. Но оно же и давало понять, сколь ценна жизнь, и сей незаменимый, сей уникальнейший опыт лорд Джойс был обречён получить. И получал его сполна.
И в тот момент, когда его собственное сердце готово было разорваться от колоссального психического напряжения, а из груди – вырваться крики паники, Клавдий в его руках как-то особенно жалобно всхлипнул, обе его руки, ладони которых держал в своих руках Джойс, дёрнулись, он выдохнул и затих. Его голова откинулась набок, и тело Клавдия замерло.