Непридуманные истории из жизни Страны Советов

Мурох Валерий Иванович

Я работал в тот период особым уполномоченным по Мозырской области. Это был юг Беларуси. В настоящее время такой области на карте нет, эти места сейчас относятся к Гомельской области. Послевоенный юг Беларуси был напичкан врагами советской власти. В основном это были скрытые враги, которые сотрудничали с фашистами в годы оккупации. Перед нами стояла единственная задача – этих скрытых врагов советской власти выявлять и уничтожать. Мы получали от наших осведомителей ежедневно до сотни доносов. Их надо было все проверить, подозреваемых арестовать, определить степень их виновности и вынести наказание за совершенное преступление. Естественно, что все, кто оставался в оккупации, считались врагами советской власти. Сталинское клеймо, как Каинова печать, была поставлена на всем белорусском народе, который попал в немецкую оккупацию по вине того же Сталина, хотя мы об этом тогда не знали. Поэтому в этом вопросе у нас, чекистов, сомнений не было. У нас был приказ: всех считать врагами. И в этом мы никогда не сомневались. А вот степень вины и меру наказания за пособничество врагу мы выносили каждому в индивидуальном порядке. Нас, чекистов, было мало, а

врагов вокруг нас – слишком много. Поэтому нам приходилось работать круглые сутки, не покладая рук. Иногда в течение одного дня приходилось приговаривать врагов советской власти и сразу же после вынесения приговора исполнять своими силами приговор. Служебных обязанностей в ту пору у меня было много. Приговоры были разные, но в основном они состояли из трех букв – ВМН, что обозначало высшую меру наказания, а на нашем профессиональном языке это обозначалось одним словом – ликвидация. А тот, кто исполнял приговоры, назывался ликвидатором. Таким образом, вся исполнительная и законодательная власть была в одних наших руках. И любой, кто попадал в поле зрения органов, был обречен, так как карающий меч советской власти, от имени которой мы действовали, по отношению к врагам был безжалостен и неумолим».

Видимо, вспоминая свою нелегкую работу, Аркадий Львович на секунду замолчал. И я, воспользовавшись паузой, спросил у него:

– Ведь Вы попали в органы НКВД по рекомендации райкома, а как Вы могли доверять другим и быть уверенными в Ваших осведомителях, не зная их подлинного отношения к советской власти. Разве можно было им верить?

– Шеф, – ответил он мне снисходительно и поучительно, – Вы, как всегда, заблуждаетесь. Поймите, наше НКВД обладало неограниченными полномочиями по отношению к любому члену советского общества. В то время наши органы могли сделать осведомителем любого человека и всех людей могли заставить стучать на любого и каждого, кто советскую власть не любил и не поддерживал.

– Как, каким образом? – искренне вырвалось у меня.

– Ответьте мне, шеф, кому охота умереть? Поймите, если органы НКВД ставят своей задачей сделать из того или иного гражданина информатора, а он не хочет этим заниматься или более того, отказывается, то он, как бы ему этого ни хотелось, будет делать не то, что ему хочется, а то, что надо НКВД. Попав в наши руки, он никуда и никогда уйти от нас не сможет.

Мне становилось все больше не по себе. А Рябов тем временем продолжал:

«В нашей системе имеется огромный арсенал для успешной деятельности: уволим, например, с работы. А ведь без нашего согласия его никуда не примут. А ведь человек слаб, поймите это. Особенно, если у него есть семья, жена, дети. Он будет вынужден сдаться и будет стучать на любого, на кого мы ему покажем пальцем. К тому же не забывайте, что НКВД имеет огромные возможности для устранения неугодных. Например, несчастный случай. Можно легко подстроить автомобильную катастрофу или убийство с целью ограбления (с подставными бандитами). Меня учили, что на нашей работе дружба при выполнении особых задач не предусматривается. Ни морали, ни чести, ни долга, ни человеческих чувств – надо стать бесчувственным одиноким волком и посвятить этому всю свою жизнь. Я никогда не забуду, как мы высылали семьи врагов и членов семей изменников родины. Под эту категорию попадали многие. Мы не брали во внимание ни больных, ни стариков, ни детей. Я представлял себе весь тот ужас, который переживали те, кого выселяли, и то, что ломались души тех, кто выселял. Ведь до сих пор остались обиженными целые народы.

Наша работа оценивалась по количеству арестов скрытых врагов – антисоветчиков и предателей, а это порождало между нами нездоровое соревнование, своеобразную гонку за объектами ареста. Особое внимание мы уделяли белорусским буржуазным националистам. К ним относились писатели и творческая «гнилая» интеллигенция, которая поднимала свой голос в защиту белорусского языка. Наш шеф нарком НКВД БССР Л.Ф. Цанава на одном из совещаний сказал:

«Мы должны окончательно сломать сопротивление националистов Беларуси, и нашим оружием должен стать прежде всего могучий русский язык, он один имеет право на жизнь на этих белорусских землях. Мы должны с корнем вырвать все без исключения элементы национальной белорусской культуры и сделать это при помощи русского языка. Наша задача заключается в том, чтобы отучить население Беларуси от белорусского языка. Так называемый белорусский язык, состоящий их смеси полурусских, русских и польских слов, не имеет права на жизнь. Он должен быть раз и навсегда заменен великим и могучим, всем понятным русским языком. Все преподаватели белорусского языка и ополяченное белорусское интеллигентское болото должны быть раздавлены и уничтожены как злостное контрреволюционное отребье. Мы должны выкорчевать все элементы национальной белорусской идеологии. Это даст нам возможность навсегда утвердиться в этих краях и сделать их исконно советскими землями, чтобы никогда у родившихся на этих землях людей не возникало вопросов, связанных с понятием белорусскости. Такова железная воля сталинской политики и мы ее должны неуклонно исполнять».

Позже мы перешли к выявлению лиц, рассказывающих антисоветские анекдоты, слушающих вражеские голоса, такие как «Голос Америки» и «Свобода». Наша служба была нацелена на выявление и подавление инакомыслия. А шпионами мы считали всех тех, кто, по нашему мнению, сотрудничал с врагом. Таких у нас проходило десятки тысяч. Мы также принимали активное участие в борьбе с генетикой. Под чутким сталинским руководством, вооруженные лозунгами Мичурина и Лысенко, мы пресекали враждебную деятельность белорусских генетиков. Им всем инкриминировалась пресловутая пятьдесят восьмая статья. Работы, как видите, было много, а количество врагов не уменьшалось. Власть-то была сталинская, в стране все дрожали, никто пикнуть не смел. Чем сильнее террор, тем власть прочнее. В то время люди боялись настолько, что ни у кого никаких

мыслей против власти не возникало. Об этом даже и речи быть не могло. Понимаете, шеф, из человека можно сделать все. Дайте его в наши руки, возвысьте его в системе, где человек человеку – волк, и он равнодушно будет смотреть, как гибнут в жестоких страданиях миллионы людей. Мои коллеги по службе в органах выполняли приказ, расстреливая десятки тысяч врагов. И среди них я за все время не встретил исступленных мрачных фанатиков-убийц. Нет, никакого фанатизма ни у кого из них не было. Это были жизнерадостные люди, которые делали обычную черновую работу как специалисты высокого класса. Как мастера расстрельных дел. Все они стремились к карьерному росту и личному благосостоянию. У них, как у всех, были семьи, они растили детей, любили их и жили обычной человеческой жизнью. Только им было труднее других. Такая была у них работа. Они были уверены в том, что выполняют свой долг перед отечеством. И в этом была их человеческая правда».

Я не выдержал и прервал этот страшный рассказ. Передо мной сидел довольный собой государственный убийца сталинской пробы, оправдывающий страшный геноцид, которому подвергался весь советский народ, но у меня хватило силы воли все это выдержать и не сорваться, я спокойно спросил у него:

– Если та кровавая работа, которую Вы сегодня оправдываете, так Вам нравилась, то что же заставило Вас ее покинуть и потерять ту могущественную власть над людьми, которой Вы так гордились, став сверхчеловеком?

Мой вопрос был для него несколько неожиданным. Он не надолго задумался и сказал:

– Да, шеф, Вы правы. Меня заставили уйти из органов некоторые обстоятельства. Во-первых, я сейчас не считаю, что в нашей работе не было недостатков, так как после смерти Сталина мы многое узнали. И нашей партией был осужден культ личности Сталина. Но поймите меня правильно, я уцелел в той кровавой мясорубке, в которую попал, потому что меня выручал накопленный к тому времени советский опыт. Он заключался в следующем: если ваши враги хотят иметь о вас информацию, то лучше всего, если вы сами ее поставляете и при этом сами выбираете, что надо показывать, а что не надо. Я хочу сказать, чтобы знали все: мы, советские чекисты, не виноваты в том, что выполняли волю коммунистической партии, у руководства которой, как это теперь выяснилось, стояли некомпетентные люди. Причем прошу заметить, не в руководстве НКВД, а в партийном руководстве. Поэтому претензии к НКВД мной не принимаются, их просто не должно быть. Да, мы в рамках идеологической работы проводили в народ указания партии, и ни я, ни мои товарищи не несем ответственности за эти решения. Ведь не зря наши действия всегда были вне всякой критики. Одно могу сказать, что уйти из органов меня заставили не зависящие от меня обстоятельства. Если Вы спрашиваете, я Вам об этом расскажу.

Как-то мы получили сигнал, что один юноша из города Мозыря носил во время оккупации немецкую шинель. По этому сигналу его арестовали и доставили к нам. Однако к нашему удивлению, он выдержал все наши методы допросов и не сознался, что служил у фашистов. Он отрицал все, в чем его обвиняли. Никакие наши физические воздействия не заставили его изменить показания. При обсуждении его дальнейшей судьбы было высказано мнение, что существует вероятность того, что наш осведомитель мог его перепутать с кем-нибудь другим. А он и в самом деле никогда немецкую шинель не носил. Однако мой начальник такую мысль отверг сразу. Он распорядился (чтобы никого из нас не мучили сомнения) приговорить его к трем буквам – ВМН, которые и были поставлены напротив фамилии подозреваемого в расстрельном списке. Эти буквы, как я уже говорил, обозначали высшую меру наказания. А выполнить приговор поручили мне. Этот мальчик перед смертью так жалобно и так пристально смотрел мне в глаза, что у меня впервые дрогнуло сердце, я его вынужден был застрелить в соответствии с инструкцией в затылок, отказавшись от своего любимого расстрела в переносицу. Однако после этого случая я потерял покой, так как каждую ночь он стал приходить ко мне во сне и твердить каждый раз одно и то же: «Я еще жив, убей меня еще раз». Я перестал спать, никакие снадобья мне не помогали, я пил стаканами водку, но от этого видения избавиться не мог, и мне пришлось лечь в госпиталь. Я провалялся на больничной койке четыре месяца и был списан из органов по болезни. С тех пор и тружусь в городской санэпидстанции. Но полностью от этого ночного призрака не избавился и по сей день. Он до сих пор примерно раз в месяц меня навещает и не оставляет в покое.

– Ну, хорошо, Аркадий Львович, я понял, что в Вас проснулась совесть, и Вы даже заболели и не смогли жить той жизнью, в которую попали. А как вот Вы относитесь к личности Сталина? Мне бы очень хотелось услышать Ваше мнение как человека, который в своей жизни много повидал. Большая часть вашей сознательной жизни прошла в стране, которой он руководил. Аркадий Львович на секунду задумался, потом что-то решив про себя, поколебавшись, сказал:

– Шеф, я об этом человеке не хочу вести с Вами разговор. Думаю, что сегодня нет никого в мире, кого было бы можно поставить рядом с ним и сравнить. Еще не дорос до его уровня человек, который мог бы его критиковать. Да, Вы правы, мы все выросли под его руководством. Он для меня является Богом и не только для меня, и пройдет еще много лет, а он всегда будет жить и воскресать в жизни советских людей.

– Вы знаете, Аркадий Львович, я с Вашими доводами, касающимися личности Сталина, не согласен. То, что он для Вас и Ваших соратников является Богом, пускай будет на Вашей совести. Но вы по приказу Сталина сознательно клеветали на миллионы честных людей от простого рабочего до маршала, от учителя до ученого. А затем вы их всех уничтожали во имя социализма. Как это все понимать?

– Я был военным, шеф, и выполнял приказы. И я не пойму одного: почему Вас не убедила Великая Отечественная война? Ведь Сталин ее выиграл, у него огромные заслуги, и если бы его не было рядом с народом, мы бы никогда не победили. Вот Вы, шеф, всегда ратуете за справедливость, но это же правда, и об этом все знают.