Непридуманные истории из жизни Страны Советов
Шрифт:
Но однажды разразился жуткий скандал. Надо мной снова нависла смертельная опасность, как в ту ночь, когда я по своей глупости отправился добровольно в разведку, которая едва не стоила мне жизни. Днем мы обычно встречались в минуты затишья, это приходилось на одно и то же время, так как немцы всегда соблюдали обеденный перерыв. Мы встретились с Тамарой у ставшей для нас любимой скамеечки. Прижавшись к ней потеснее и испытывая блаженство от встречи с ней, я протянул девушке букетик полевых цветов, сорванных мной на краю образовавшейся от бомб воронки. Увидев цветы, Тамара расцвела в улыбке. На ее пухлых щечках образовались мои любимые ямочки. Разглядывая ее и улыбаясь от переполнявшей мою душу радости, я вдруг услышал грубый с кавказским акцентом голос. Передо мной словно из-под земли появился наш грозный командир санитарного батальона подполковник Пруидзе. Его гортанный голос прозвучал над моей головой: «Что Вы себе позволяете, товарищ старший лейтенант? Любви захотелось? А в штрафной батальон за нарушение воинского устава Вам не хочется? По Вам давно уже плачет штрафной батальон. Я приказываю, Рябов, немедленного на переправу, шагом марш. Я тебе покажу любовь…». И тут он перешел на ненормативную лексику. Я вскочил со скамейки, как ужаленный, вытянулся перед командиром по стойке «смирно».
– Вольно,
Я схватил со скамейки лежащую на ней санитарную сумку и бросился бегом на переправу. А в голове билась мысль: «Вот и снова нашел на свою голову погибель». Из тех, кого направляли на переправу, мало кто оставался в живых. Этот приказ означал верную смерть, в лучшем случае – ранение. По этому приказу я должен был в течение шести часов находиться на переправе через Волгу, под рев штурмующих переправу вражеских самолетов оказывая медицинскую помощь раненым. В голове билась мысль: «Вот и конец всей моей жизни». Я прибыл на переправу как раз во время начавшейся бомбежки. Увидев глубокую воронку, образовавшуюся от ранее сброшенной с немецкого самолета бомбы, я нырнул в нее, как в омут, накрыл голову санитарной сумкой, моля Бога только об одном, чтобы он спас мне жизнь, и я надеялся на солдатскую мудрость, гласившую, что бомба в одно и то же место два раза подряд не падает. Немецкие самолеты через каждые пятнадцать минут утюжили переправу бомбами. От непрерывных взрывов я оглох, взрывной волной меня наполовину засыпало землей. Поэтому об оказании помощи раненым речь не шла вообще, помощь надо было оказывать мне, так как я превратился в живой труп, а вокруг меня бушевал ад, состоящий из земли, перемешанной с человеческой кровью и мясом. Сколько я пролежал в этой воронке, я не знаю, так как часы мои остановились, но по появившимся звездам на небе я понял, что обозначенное мне по приказу время нахождения на переправе истекло, и я могу возвращаться к себе в медсанбат. Я был жив, и это было самое главное. Полуоглохший, грязный, я выполз из своего укрытия и медленно побрел на ватных ногах в расположение нашего медико-санитарного батальона. Первый, кого я встретил, был командир. Подойдя к нему поближе, я дрожащим от только что пережитой смертельной опасности голосом отрапортовал: «Товарищ подполковник, старший лейтенант Рябов с переправы прибыл». Внимательно осмотрев меня со всех сторон, командир, видимо, остался доволен моим видом, он улыбнулся мне в свои щетинистые черные усики и насмешливо спросил:
– Будешь еще Тамарку трогать?
– Никак нет, товарищ подполковник, – ответил я.
– Ну, хорошо, – милостиво кивнул он мне, – ступай и приводи себя в порядок.
– Слушаюсь, товарищ подполковник, – произнес я уже более твердым голосом.
Отойдя от командира на несколько метров, я увидел Тамару, которая пришла меня встречать. Она стояла, как статуя, бледная, а увидев меня живым, заплакала и бросилась, рыдая мне навстречу. Я не знаю, откуда у меня взялись силы, но я бросился бежать от нее в противоположную сторону. Я так быстро в своей жизни до этого момента никогда не бегал. Я бежал от своей смерти, бежал с такой скоростью, на которую раньше никогда не был способен, и только перепрыгнув противотанковый ров, я услышал раскатистый гортанный смех моего командира. Он стоял на пригорке и хохотал надо мной, хохотал до слез. Я понял, что победил смерть и что больше мне ничего не угрожает, а через две недели я получил орден Боевого Красного Знамени. В приказе, подписанном товарищем Сталиным, говорилось: «Наградить старшего лейтенанта медицинской службы А.Л. Рябова орденом Красного Знамени за исключительное мужество и героизм, проявленные в боях под Сталинградом». Подполковник Пруидзе, вручая мне награду, сказал, улыбаясь: «Я Вас поздравляю, боевой орден нашел своего героя, – и добавил, – я Вами, старший лейтенант, доволен. Вы мне – Тамару, а я Вам – орден. И то, и другое имеет одинаковую ценность, значит мы с Вами в полном расчете».
И так день за днем, рассказ за рассказом, знакомил меня Аркадий Львович с некоторыми подробностями его жизни. Но это все касалось его прошлого. Мне захотелось у него выяснить, о чем он думает сейчас, а главное, к чему стремится сегодня, и я как-то при первом удобном случае за рюмкой задал ему свой коварный вопрос:
– Аркадий Львович, Вы все время в своих воспоминаниях живете прошлым, ведь война давно окончилась, а сейчас уже мирное время, что Вас волнует, тревожит? Как Вы смотрите на нашу настоящую жизнь?
Аркадий Львович снисходительно посмотрел на меня:
– Знаете, шеф, в нашей мирной жизни нет ничего нового под этим солнцем. Земля как вертелась, так и вертится. Вокруг обычная житейская суета. Я от нее никогда не отклоняюсь. Я ее не избегаю, а наоборот, стараюсь в нее окунуться и живу в ней сегодня полнокровной жизнью. У меня есть одно постоянное желание – наслаждаться этой жизнью и взять от нее все, что можно. В этом и состоит смысл моей жизни.
– Аркадий Львович, а из чего состоит это «все, что можно»?
Выпив очередную рюмку, он посмотрел на меня, как мудрый учитель на ученика-недотепу.
– Странно, шеф, что Вы мне задаете такой вопрос. Мое жизненное кредо всем понятно. Я не хочу болезни, мечтаю дожить здоровым до могилы и никому не быть в тягость, любить женщин до последнего вздоха. Иметь постоянный достаток и ни от кого не зависеть. Это в моем понятии и есть смысл жизни. Я выжил на войне за счет своего разума, а все остальные блага мне дала коммунистическая партия, которая по достоинству оценила мой разум, достоинства и заслуги. Я за советскую власть убью любого, кто на нее замахнется.
Да, чего еще от этого человека можно было ожидать, смысл его жизни так же примитивен, как и его поступки. Ведь он совершил предательство – променял прекрасную женщину на орден и благосклонность командира.
Рассказ третий. Анонимка
Мой рабочий день начинался с повседневных будней. Первым в мой кабинет важно входил Аркадий Львович Рябов. Он шел величественно. Не на правах «близкого друга», как он любил в компаниях иногда подчеркивать свою близость к шефу, а как секретарь партийной организации. Коммунистическая партия и ступенька, занимаемая в партийной иерархии, была выше любой должности. А он проводил линию коммунистической партии как секретарь партийного бюро нашей организации. В той прошлой советской жизни партийный функционер имел большое влияние на работе и огромный вес в обществе, во всяком случае судьба многих членов нашего коллектива зависела от партийного босса местного значения. Он это хорошо понимал, поэтому его появление и безупречный вид свидетельствовали о важности той миссии, которую ему поручила и доверила
Не выдержав, я прервал его монолог словами:
– Аркадий Львович, если у нас такое хорошее общество, и мы все в нем построили правильно, то почему в наших магазинах ничего невозможно купить. Вместо мяса пустые полки. Моя жена вчера после работы простояла в очереди несколько часов, так ничего и не купив.
– Валерий Иванович, у Вас что, других забот нет, как только посылать жену в магазины? Да я Вам завтра забью Ваш холодильник всеми дефицитами, и никуда Вашей жене ходить не придется. А если в нашей стране и возникли временные трудности, все равно помните, что наши идеи самые передовые в мире. И на какое-то время животноводство отстало от нашего поступательного движения вперед, но я Вас уверяю со всей партийной ответственностью, что эти временные трудности с обеспечением продуктами питания скоро будут преодолены.
Я вновь прервал его монолог следующими словами:
– Давайте перейдем к сегодняшнему событию, которое надо немедленно обсудить.
Я остановил его неспроста – его болтовня мешала сосредоточиться над трудным вопросом, который свалился на нашу организацию, как тунгусский метеорит, – за много лет существования городской санэпидстанции впервые была выделена горисполкомом двухкомнатная квартира. Это было далеко не рядовое событие. Оно касалось, прежде всего, благополучия наших сотрудников и решение его могло повлиять на моральный климат в нашем коллективе, и малейшая несправедливость, допущенная при распределении этой квартиры, могла обрушить то хрупкое равновесие, которое сложилось в наших отношениях. Вот что меня волновало в данный момент. В этой связи его монолог был неуместен. Мне надо было получить мнение партийной организации, профсоюзного комитета и народного контроля, для того, чтобы справедливо разрешить свалившуюся на голову эту проблему с двухкомнатной квартирой. Поэтому я попросил пригласить ко мне в кабинет председателя профсоюзного комитета А.П. Гапоновича и председателя народного контроля С.Т. Катерногу. Объяснив каждому из приглашенных важность возникшего вопроса, я попросил определить всем вместе достойного кандидата на получение выделенной нам квартиры, а до нашего решения ни с кем не обсуждать эту проблему. Итак, на повестке партийного бюро нашей организации появился один единственный животрепещущий вопрос: кому из наших сотрудников достанется квартира. Как обычно, по всем существующим в СССР правилам, первое слово по затронутому вопросу принадлежало секретарю партийной организации. Роль коммунистической партии в нашей стране не оспаривалась никем. Каждый советский гражданин знал, ему постоянно вбивали в голову, что коммунистическая партия является бессменным нашим рулевым, который ведет народ от победы к победе. Открыв наше заседание, Аркадий Львович в своем выступлении еще раз подчеркнул значение партии в жизни советского человека и закончил его словами о том, что в своей деятельности наша коммунистическая партия опирается на трудящихся, и в обсуждаемом вопросе мы не имеем никакого морального права промахнуться и отдать выделенную нам квартиру не тому, кому следует. Затем слово взял председатель профсоюзного комитета, который напомнил всем слова Ленина о том, что профсоюзы являются приводным ремнем нашей партии, обратив внимание присутствующих на существующий список очередности получения жилья, составленный и утвержденный по всем правилам с выяснением и обследованием условий проживания каждого сотрудника, подавшего заявление в профсоюзный комитет на улучшение своих жилищных условий. К утвержденному списку прилагались служебные характеристики, определяющие вклад в общее дело каждого сотрудника, нуждающегося в дополнительной жилой площади. Всего в зачитанном им списке значилось 18 фамилий. Я мысленно прикинул, что если за эти прошедшие 25 лет нашей организации выделили первую квартиру, то к следующему 25-летию никто из числящихся в этом списке не доживет. Не знаю, о чем думали члены партийного бюро, но после оглашения фамилий, числящихся в списке, в моем кабинете повисла напряженная тишина. Все ждали, что же скажет председатель народного контроля. Поняв, что очередь дошла до него, он торжественно встал, вышел из-за стола и сказал:
– Товарищи, я как председатель народного контроля должен следить за порядком, чтобы не только соблюдалась очередность, но и главное, чтобы утвержденный нами кандидат соответствовал моральному облику советского человека. В этой связи предлагаю рассмотреть из этого большого списка две первые фамилии. Под номером один значится Нина Марковна Жукова, врач с большим стажем и большой семьей. Под номером два числится наш секретарь партийной организации товарищ Рябов Аркадий Львович. Я как бывший офицер советской армии считаю кандидатуру фронтовика Аркадия Львовича, которому партия доверила нашу партийную организацию, более подходящей на получение этой квартиры, чем кандидатура Нины Марковны Жуковой, я считаю, что Жукову надо вообще вычеркнуть из списков нуждающихся в получении жилой площади, так как она во время Великой Отечественной войны находилась в фашистской оккупации, что не дает ей права претендовать на выделенную квартиру.