Неприкаянное Племя: Сурвивалист
Шрифт:
– Не нравится мне это твоё «посмотрим», - буркнул гном.
– Ну, ладно, как говорится: Утро вечера мудренее. Будем разгребать проблемы по мере их поступления.
– Что-то случилось?
– Насторожился я.
– Из глобального - ничего. В монастырь свозятся продукты, для праздничного банкета; наши барды разучивают свадебные гимны; портной ждёт тебя в монастырской келье...
– Вы его заперли что ли?
– Почему? По замку он может спокойно перемещаться, но выходить за крепостные стены мастеру запрещено.
– Вот вы даёте, - сказал я, восхищенный
– Сам виноват, - категорично отрезал гном.
– Ему вежливо сказали: Подождите, мисальдер пока занят важными делами ордена, но этот твердолобый баран заладил: Меня в городе десятки клиентов дожидаются... Ну не дурак? Пришлось ограничить его в свободе передвижения.
– Понятно. Надеюсь, больше вы никого не арестовали и не казнили?
– Нет. Зато вчера в монастырь пришёл Фармак и дожидается пока ты проснёшься.
– Ой, блин!
– в сердцах, я хлопнул кулаком по ладони.
– Не хорошо-то как получилось: сам назначил встречу и не явился на нее.
– Я переговорил с ним, - гном воровато оглянулся (нет ли кого-нибудь поблизости) и продолжил: - Мы мило пообщались, насколько я понял, ты хочешь привлечь его к службе в моей организации?
– Да. У него есть необходимые навыки и подходящие люди.
– Ага, ага, - кивнул Громыхайло, взял меня под локоть и увлёк за собой. Мы неспешно шли по крепостной стене, а тёзка продолжил, тоном секретного агента: - В принципе, парень он подходящий, проверенный, но я предлагаю отослать его из монастыря.
Должен признать, гном сумел меня заинтересовать. Всё время, пока он возглавлял службу безопасности ордена, Громыхайло жаловался на скудные ресурсы и маленький штат. И вот теперь, когда состав его организации может увеличиться больше чем в два раза, тёзка решает отослать Фармака... Ну не ревность же это, в самом деле?
– Объяснишь?
– разгадывать очередной ребус мне было лень, да и зачем, если можно спросить прямо.
– Фармаку потребуется почти год, чтобы расконсервировать агентов...
– Прости, - я перебил гнома, - что сделать? Расконсервировать?
– Да. Понимаешь, у него отличная агентурная сеть, с его слов, есть даже агент в королевской свите...
– Где?
– Я не смог справится с удивлением и опять прервал рассказ тёзки.
– Ну ничего себе!
– Угу, но называть имена или должности своих агентов Фармак отказывается.
– Громыхайло хмурился, однако было видно, что подобное отношение убийцы к своим подчинённым он одобряет.
– Так вот, после того как вернулись старые боги, Фармак подал тревожный сигнал, по которому все шпионы залегли на дно, обрубив старые связи. Теперь, чтобы вернуть их в строй, ему придётся лично объехать и переговорить со всеми агентами.
– И выезжать ему надо сегодня, - наконец-то я понял задумку гнома, - пока Катаржина не стала формальным лидером епископства и не задалась вопросом: А кто такой Фармак и что он делает в ордене?
– Верно, - одобрительно кивнул Громыхайло.
– Не могу объяснить почему, но не нравится мне эта Катаржина...
– Не тебе с ней жить, -
«Сколько же у меня проблем из-за них... Почему, чтобы облегчить им жизнь, я должен страдать? Оно мне надо?
– Чёрная бездна распахнулась предо мной, желая поглотить, погрузить в бесконечную пучину отчаяния.
– Надо, - пробился панический голос разума, удерживая меня от опрометчивого шага.
– Потому что они мои друзья и я могу им помочь. А кто поможет мне?
– холодом дохнула бездна.
– Сам. Я выкарабкаюсь. Справлюсь. Всё будет хорошо».
– Серый, - обычно шумный, гном выглядел несчастным.
– Извини, не подумал... Может, бахнем?
– Обязательно бахнем, весь мир в труху, но потом, - цитируя старинный фильм, я пытался продемонстрировать, что со мной всё в порядке.
– А сейчас веди меня к узнику замка Иф. Где наш, бедолага, портной?
И всё завертелось.
В воображении я успел нарисовать худощавого несчастного старичка, которого злобные монахи насильно удерживают в сыром подвале. Действительность же кардинально отличалась от моей фантазии.
Жбыслав Каминский был мужчиной в самом расцвете сил (не старше 45), точный возраст мешала определить упитанность портного и рыжая борода. Мастер занял пять комнат в монастыре с видом на оранжерею, а, чтобы не скучать, компанию ему составляли четверо несчастных подмастерьев, которых Жбыслав гонял и в хвост, и в гриву. Подходя к покоям портного, я из коридора расслышал его зычные крики:
– Васька! Васька, ты куда катушку с шёлковой ниткой дел!
И через несколько секунд, выслушав ответ незадачливого Васьки, крик повторился:
– Куда?! Да лучше б ты её себе в зад засунул! Нет! Я сам её тебе туда ... а утюгом протолкну.
Должно быть, за прошедшие сутки обитатели замка свыклись и не обращали внимания на этот ор; гном спокойно подошёл к двери в комнату, несколько раз стукнул в неё костяшками пальцев и вежливо поинтересовался:
– Уважаемый мастер, Жбыслав! Можно к вам?
Одно только то, что Громыхайло спрашивал позволения войти - мне сказало о многом. Портной оказался далеко не обычным мастером, в чем я смог убедиться, когда он приступил к работе. На протяжении следующих часов меня крутили, вертели, заставляли по несколько часов замирать в неудобных позах, а в довершение - несколько раз укололи булавками.
Где-то я услышал фразу: «Не человек для одежды, а одежда для человека»... тот, кто это сказал, никогда не общался с Жбыславом Каминским. Мастер был подобен элементалю или какому-то полубогу портняжного дела: несмотря на свой немалый вес, Жбыслав успевал везде и всюду; нитки, иголки, ткани, ножницы и мерные лекала мелькали в его руках с фантастической скоростью. Во временной мастерской царил настоящий хаос: забегали и тут же спешили назад посыльные; подмастерья, повинуясь зычным командам своего начальника, переносили, отмеряли и прилаживали различные отрезки ткани всевозможных цветов. Жбыслав обозревал эту кутерьму с выражением маниакальной радости на лице, словно полководец в гуще сражения.