Неприкаянные
Шрифт:
— Первый слева — это Чеге, — объявил Майна.
— Два года за так называемое изнасилование, — сообщил Чеге. — Но я объяснял этому болвану судье, что она сама согласилась и…
— Второй — это Нгуги, — продолжал Майна, не дав Чеге договорить.
— Три года за грабеж с насилием, — сказал Нгуги. — Я рад, что у Майны на воле был друг.
Так, одного за другим, Майна представил всех семерых. Каждый, сообщая, за что и на какой срок его посадили, держался весело и непринужденно. Среди них не нашлось ни одного, кого осудили бы меньше, чем
— Девятый раз попадаюсь, и все за грабеж с насилием, — объявил один. — Теперь упекли на два года. Да еще палки. Если этот свинья тюремщик не пощадит, то боюсь, долго не протяну, и в десятый раз они меня уже не увидят.
Арестанты засмеялись, но Меджа не нашел ничего смешного в том, что человека то и дело бросают в тюрьму.
Стали разбирать постели, располагая их рядами на полу. Матрац Меджи оказался между Майной и Чеге. Он лег на спину и уставился на тусклую лампочку. Мысли вихрем кружились в голове. Он в тюрьме, это факт. И в одной камере с ним восемь арестантов. Похоже, что все довольны, жизнь за решеткой их устраивает. Интересно, полюбится ли она ему? В общем-то, если в тюрьме кормят, поят и ничего не требуют, а только держат взаперти и пересчитывают, как скотину, это не так уж плохо. Во всяком случае, лучше, чем на карьере, где ты обречен всю жизнь рубить камни.
Он оглядел потолок и степы, потом перевел взгляд на лампочку. Люди вокруг него тихо лежали, выжидая. Он почти физически ощущал это напряженное ожидание. И знал, чего они хотят. Они хотят знать его историю. Историю, которую очень нелегко рассказать. Он не мог решить, с чего начать, поэтому ждал, когда кто-нибудь не выдержит и начнет задавать ему вопросы. Но рецидивисты девятой камеры оказались терпеливее, чем он предполагал. Они молчали. Лежали на спинах, лицом к потолку и ждали, затаив дыхание.
— А что, разве здесь не раздеваются, когда ложатся спать? — спросил Меджа.
— Раздеваются? — усмехнулся Майна. — А мы здесь не спим. Просто лежим и ждем того дня, когда нас выпустят. Вот закроют все тюрьмы и отправят нас по домам, тогда, может, и выспимся.
Все нервно засмеялись. Меджа улыбнулся.
— Ну, хоть свет кто-нибудь погасил бы, что ли.
— Но тогда мы все пропали бы во мгле, — сказал кто-то.
Меджа шумно вздохнул.
— Это тюрьма, мой друг, а не туристский кемпинг, — напомнил Майна.
Меджа понял, что втянуть людей в посторонний разговор вряд ли удастся.
— А работать здесь заставляют? — поинтересовался он.
— Никакой работы, — ответил за всех Нгуги. — Только едим да лежим. Когда нас загоняют в камеры, всех пересчитывают. Легкая жизнь. Лучше, чем в отеле — платить ни за что не надо.
Наступило молчание.
— А ты что, боишься, как и я, работы? — спросил Майна. — Я думал…
— Нет, я не боюсь работы, — возразил Меджа. — Никакая работа меня не страшит. Ни один из вас даже представить себе не может, как тяжело я работал.
— Что же такое ты делал? Таким, как ты, здесь
— Я попал сюда за грабеж, друзья мои. Но я не сразу начал грабить. Сперва я работал. Не как вы.
— Расскажи, что с тобой было, — попросил Майна. — С того момента, как мы расстались возле супермаркета.
Меджа стал припоминать все, что с ним приключилось за эти годы. Ему не меньше хотелось рассказать свою историю, чем другим — услышать ее.
— Так вот, — начал он, — когда ты кинул мне что-то в руки…
— Яблоки, — прервал его Майна.
— Что там было, я не знал. Ну, а служащий супермаркета…
— Ты работал в супермаркете? — спросил Чего.
— Да, мы чистили там мусорные баки, — сказал Майна.
— Может, мне замолчать? — с досадой спросил Меджа. — Кто-нибудь другой хочет рассказать мою историю?
Уж если поведать о себе, так с чувством собственного достоинства. Это ведь не одна из тех маленьких грязных историй, которые так часто можно услышать. То, что он скажет, надо слушать не прерывая, с уважением к человеку, познавшему жизнь на собственном горьком опыте.
— Ладно, продолжай, не будем больше перебивать, — успокоил его Майна.
Меджа вздохнул.
— Да, лучше не надо. А то сами и рассказывайте… — Он помолчал немного, потом продолжал: — Уж больно служащий супермаркета интересовался этими яблоками. Он погнался за мной, когда увидел, что ты бросил мне пакет. Я бежал что есть мочи. И не подозревал, что умею так быстро бегать. Потом к служащему присоединились еще люди, в том числе полицейские. Так мы обежали, наверно, полгорода. Я испугался. Избавиться от них было трудно, и я не знал, как быть. Поэтому все петлял и петлял по закоулкам, пока не выскочил на центральную улицу, а там…
Майна вскрикнул и тут же, поймав на себе взгляд Меджи, извинился. Остальные, опершись локтями и положив головы на ладони, смотрели на Меджу, не сводя глаз. Безумное выражение его лица действовало на них возбуждающе.
— Все случилось так неожиданно, что мне самому не верилось, — продолжал Меджа. — Со всех сторон меня обступали люди, и бежать было некуда. Не помня себя от страха, я кинулся прямо под колеса автомашины. — Он вздохнул и поднял для всеобщего обозрения свою обезображенную шрамами руку. — Вот, смотрите.
Арестанты удивленно свистнули. Никто не проронил ни слова.
— Мне все же повезло. Машина ехала не очень быстро. Поломало всего несколько ребер, да колено повредило, и вот — еще руку. Ну, и много царапин. Шесть месяцев валялся в больнице, прежде чем заросли переломы. Врач сказал, что хромота останется на всю жизнь.
Меджа умолк. Арестанты переглянулись.
— А полиция? — спросил Майна.
— Приходили из полиции. Спрашивали, что у меня было в пакете. Я сказал, что по знаю — не успел взглянуть. Они не поверили мне, долго допрашивали, но так ничего и не добились. Потом я поправился. Рассказал сиделке свою печальную историю, и она сжалилась, дала мне денег на дорогу.