Неприкаянные

Каипбергенов Тулепберген

— Уши мои, видно, стали слабы, не понял, кто должен занять место старшего в круге?

— Вы! — прокричали дружно бии. — Вас называем. Начинайте разговор, ради которого собрались на холме совета.

Опустился на ковер Айдос.

— Если велите, начну.

— Да, это наша воля! Начинайте!

Начать разговор не просто. Открыть биям тайну с первых слов все равно что бросить волкам беззащитного ягненка. Разорвут в один миг, и следов не останется. Надо дать им что-то костистое, толстокожее, застревающее в глотке.

— Когда Елтузер объявил себя ханом, — начал

Айдос, — народ усомнился в правомерности такого шага. «В дедах у Елтузера не значился ни один правитель, — говорили люди. — Он потомок черни и потому не может стать ханом». Однако ханом стал и правил Хорезмом. Теперь на ханский престол взошел его кровный брат — Мухаммед Рахим…

— Ойбой! — вырвалось у биев.

— Мы дожили до тех времен, когда, беря в руки власть и надевая золотой ханский халат, сильные не думают о цвете собственной крови.

Костистое и толстокожее, поднесенное Айдосом, застряло в глотках биев: ни разгрызть, ни проглотить не смогли. Ехидный Кабул, однако, что-то учуял и помог биям если не проглотить, то хотя бы надкусить поднесенное Айдосом. Сказал:

— Наш аул в Туркестане назывался ханским аулом. Напомнил этим, что прежде существовало вроде бы каракалпакское ханство, хотя и не признавалось другими и как государство не значилось.

Орынбай, не любивший Кабула, стер это напоминание насмешкой:

— Коротыш Гаип тоже назвал себя ханом у ваших кенегесов.

Стирать память, однако, не надо было. Прошлое могло помочь Айдосу сотворить настоящее. Он решил вернуться к нему, но Маман помешал, встрял в разговор:

— Всем известно, ханы в великой Хиве меняются без каракалпаков, но без каракалпаков укрепить свою власть не могут. Что вы скажете на это?

Может, и не помешал, отвел только в сторону, опять к хивинскому хану… Пришлось Айдосу пойти за Маманом.

— Верно, уважаемый, без нас не укрепится ни один хан. Каракалпаки отдают ханам то, что создает их славу и могущество. Не буду называть других, скажу о себе. По молодости многого не понимал, говорят же: молодость — глупость. Немало глупых поступков совершил когда-то. Уподоблялся слепой рыбе, которая плывет против течения в арыке, перекрытом в самом изголовье.

— Э-э, — скривился досадливо Маман, — не стремитесь к изголовью.

— Если бы я один стремился. Все мы плывем к изголовью, где арык до того узок, что и повернуться нельзя, и не остается ничего другого, как выброситься на берег. А кому неизвестна судьба рыбы на песке?

Не совсем понятными, но тревожащими душу были слова Айдоса. Затаив дыхание слушали его бии, и тревога все усиливалась и усиливалась. И никто не знал, придет ли в конце концов успокоение…

— Печальная судьба. Плыви рыба в большой реке… В арыке же узком все на виду, все засчитывается богом, все запоминается людьми.

— О каких арыках ведете речь? — не выдержал Орынбай. Мешала ему, сердила его запутанная мысль Айдоса, пухла голова от таких слов и загадок.

Улыбнувшись, Айдос объяснил:

— Арыки — это путь, избранный каждым бием. Начало вашего арыка, душа моя, Орынбай, в Бухаре, Маман-бия — в казахском ханстве, моего — в

Хиве. Нашлись бии, которые началом своего арыка сделали мой арык, хотя говорят, что рыли его сами.

Айдос намекал на своих младших братьев и на старшего Есенгельды. Намек понял Орынбай и рассмеялся. Разлад между братьями обрадовал его.

— Омирбек шутник, — вставил он тут же. — Однажды он потерял на базаре свой хурджун. Не знал, как оправдаться перед женой, сказал ей: «Сегодня на базаре было много людей, потерявших хурджуны!» Так-то, Айдос, мы не виноваты, что от вашего арыка кто-то отвел воду в свой арык… Наши пока целы, и начало их многоводное…

— Ваши арыки целы, но узки, — ответил на укол уколом старший бии. — И судьба рыб в них — та же!..

— Не узок мой арык, — опять перебил главного бия строптивый Орынбай. — Всех вод рыба может в нем уместиться, не придется ей выбрасываться на берег…

Приглашал Орынбай степняков под власть Бухары. Богатая и гордая Бухара пленила не одного Орынбая. Многие бии смотрели на могущественного эмира как на возможного защитника своего и заискивали перед ним.

— Арык есть арык, — покачал головой Айдос. — Сколько бы слов прекрасных ни сказали о нем, рекой он не станет. Нам же, каракалпакам, нужна река — широкая, обильная. Соединившись, мы станем такой рекой, лишь бы истоки были надежными. Орынбай считает надежным началом Бухару. Есть еще казахское ханство и хивинское ханство. Какое из этих начал надежнее? Земля Хорезма приютила нас в тяжелый год изгнания, она стала землей наших отцов и пусть станет землей наших сыновей. Не перекати-полем надо быть нашему народу, а турангилем, пустившим глубокие корни. Пойдем к хивинскому хану, скажем ему, что хозяевами арыка хотим быть сами.

— Верно, Айдос-бий! — крикнул Маман. — Хозяевами арыка каракалпаков должны быть сами каракалпаки. Только почему ваш язык выговаривает лишь одно слово — «Хива»? Защитит ли нас хивинский хан, если другому хану захочется обидеть и разорить каракалпаков, если ветер зла снова погонит их с того места, где они поставили юрты и зажгли очаги?

— Каракалпаки сами защитят себя, когда создадут каракалпакское ханство, — ответил Айдос. — Пять пальцев, соединенных вместе, — кулак, а кулаком можно сбить и быка.

— Каракалпакское ханство! — захохотал Орынбай.

— Да, братья, каракалпакское ханство, — подтвердил громко Айдос.

— Ханство! — продолжал хохотать Орынбай. — И хан наш — Айдос…

Пока закатывался смехом Орынбай — а он умел смеяться долго, умел, как голодная гиена, то затихать, то оглушать громом, — все молча смотрели на старшего бия: не ослышались ли они, верно ли, что Айдос думает о своем ханстве?

Кабул тоже смотрел на старшего бия. Думал: вот его враг, и он может подняться до высоты хана, и тогда Кабул не сумеет отомстить ему за убитую ловчую птицу, за унижение изгнанного из Айдосовых тугаев охотника. А желание мести таилось в сердце обиженного бия, не выпадал лишь случай дать волю этому желанию. Вот сейчас, кажется, случай такой выпал. Смехом убивает старшего бия Орынбай. И убьет, пожалуй. Не помочь ли ему?