Неприкосновенный запас (Рассказы и повести)
Шрифт:
Отец открыл дверь и торопливо, словно опасаясь преследования, вошел в дом. Инга проскользнула за ним. Захлопнула дверь. Отец вошел в кухню и тяжело опустился на табуретку. Инга села напротив и заглянула ему в глаза.
– Ты плакал?
– спросила Инга.
Отец с испугом посмотрел на нее.
– Кто тебе сказал, что я плакал?
Кто сказал? Никто ей не говорил. Глаза сказали. Красные ниточки.
– Ну, плакал!
– вдруг вырвалось у отца. В тот день он был раздражителен.
– Тебя кто-нибудь обидел, да?
– терпеливо спросила Инга.
Отец
– С тобой невозможно говорить!
Инга пожала плечами и стала раскачиваться на табуретке.
– Перестань, - устало сказал отец.
– Мне надо тебе сказать...
Девочка перестала качаться и вопросительно взглянула на отца. Ей стало жалко его. Она не могла понять почему, но жалость подступила к горлу и защипала, словно девочка на спор съела ложку соли.
– Мама...
– сказал отец и отвернулся. И, не поворачиваясь, чужим голосом произнес: - Мамы больше нет.
Инга не поняла, что он этим хочет сказать. В ушах у нее зашумело, словно задул ветер.
– Почему больше нет?
– спросила она и почувствовала, что в горле прибавилось соли. И в глазах тоже появилась соль: стало пощипывать. Уехала? Папа, что ты молчишь?
– Мама умерла, - выдавил из себя отец.
Он сидел спиной к Инге. Но девочка по спине почувствовала, что отец плачет. Сама же она не плакала, лишь с недоумение-м смотрела на спину отца, не понимая, что произошло.
Слова не действовали, звучали вхолостую. Их смысл ускользал от девочки.
– Как умерла?
– Свежий асфальт, - глухо сказал отец.
– Самосвал не смог затормозить... врезался в машину "скорой помощи"...
– Папа всхлипнул, и голос у него стал тонким и слабым, как у маленького.
И от этого Инга почувствовала себя старшей. Она подошла к папе, сняла с его головы кепку и легонько потрясла отца за плечо. И серьезно, с верой в свои слова сказала:
– Мама вернется.
Отец удивленно посмотрел на дочь.
Инга утешала отца, а слезы накапливались в ее глазах, но она не замечала своих слез и продолжала утешать отца. И вдруг девочка почувствовала, что мама где-то очень далеко: дальше бабушкиной деревни, дальше моря, дальше гор, которых Инга никогда не видела. Девочка испугалась этого страшного расстояния. Закрыла глаза и почувствовала на щеках горячие бороздки. Но ведь даже из самых дальних стран люди возвращаются домой. "И мама тоже вернется!
– она уже утешала не отца, а себя.
– Надо только набраться терпения".
В это время раздался звонок. Папа и дочь не шелохнулись, словно не слышали его. Звонок повторился. Он был похож на мамин: короткий, нетерпеливый. Инга быстро пошла к двери.
Перед ней стояла подружка Леля.
– Что же ты не идешь? Я начертила новые "классы".
Эта подружка прибежала как бы из другого мира, веселого и радостного мира, где никто навсегда не уезжает и все в порядке.
Инга молча подняла на подругу глаза, и та заметила поблескивающие слезы.
– Тебя наказали?
– спросила она.
– Двойку принесла?
Инга покачала головой.
– Тогда идем, идем!
– Я потом...
Инга
Некоторое время Леля стояла перед закрытой дверью. Потом вздохнула, сама себе сказала: "Наказали!" - и побежала вниз по лестнице.
Потом, что бы ни говорили Инге, как бы ни объясняли ей смерть матери, девочка думала: мама вернется! Она внушала это и папе.
Но в конце того дня вдруг стало неимоверно темно. Убежали девочки в желтых платьях. Остались одни черные веточки.
2
Вы когда-нибудь слышали, как на повороте плачут трамваи? Это рельсы больно жмут колеса, как тесный ботинок ногу. Вы замечали, как усталый троллейбус крепко держится за провода маленькими железными кулачками? Боится оступиться и упасть, потому и держится. Вы обращали внимание, как моргают фары автомобилей, словно в глаз попала соринка?
Инга шла осенней улицей и замечала то, мимо чего множество людей проходило спокойно и равнодушно. Машины, трамваи, троллейбусы становились похожими на живые существа. Мимо, глухо щелкая языком, подобно озорному мальчишке, промчался мотоцикл. На башне с часами ударил колокол. Может быть, он отбивал не время, а сокрушенно звал домой отказавшийся повиноваться мотоцикл? Инга перешла на другую сторону. Она не заметила, как за ней увязалась девушка в куртке с капюшоном, в клетчатых брючках, с сумочкой, висящей на плече, словно у кондуктора трамвая. Эта девушка тайком рассматривала Ингу и шла за ней, как следопыт. Только у ворот дома она окликнула Ингу:
– Девочка, подожди!
Инга остановилась и непонимающе посмотрела на клетчатые брючки и кондукторскую сумку. Еще она заметила бесцветные волосы и широкий носик, белый от пудры, а может быть, озябший.
– Хочешь сниматься в кино?
– Девушка улыбнулась, и носик стал еще шире.
– Нет, - ответила Инга.
– Не хочешь?
– Лицо у девушки вытянулось.
– Все хотят, а ты не хочешь? Шутишь!
– До свидания, - сказала Инга, но от девушки из кино не так-то просто было отделаться.
– Подожди. Давай познакомимся.
На всякий случай - вдруг убежит - она взяла Ингу за руку.
– Ты, главное, не волнуйся... Не сразу же снимаются. Мы тебя сначала попробуем.
– Не хочу, чтоб пробовали!
Инга представила себе, как пробуют на вырез арбуз. И как на базаре пробуют творог. Мама всегда пробовала. Инга захотела убежать, но девушка крепко держала ее за руку. Теперь она говорила мягко, просила:
– Не убегай, пожалуйста! Ты даже не представляешь, какая тебя ждет роль! Я два месяца тебя искала!
– Меня?
– удивилась Инга.
– Ну, конечно, тебя. Новые туфли сносила. Видишь?
В доказательство девушка показала свои сношенные туфли. Их невозможно было представить себе новыми.
Инга молчала.
– А не захочешь сниматься - не будешь. Ты только приди... а потом как хочешь. А то Карелин скажет, что я зря целых два месяца бегаю... У тебя есть что-нибудь пожевать?
Инга удивленно посмотрела на девушку, протянула ей портфель, из которого торчал батон, и девушка ловко отломила горбушку.