Неприкосновенный запас (Рассказы и повести)

Яковлев Юрий Яковлевич

– Вы на пробу?
– спросила их маленькая бабушка, рядом с которой сидела рослая полная девочка.
– Надо здесь ждать. Садитесь.

– Хорошо, - пробормотал папа.

Старушка подвинулась, давая папе место, но как раз в этот момент появилась Вика.

– Наконец-то! Здравствуй! Ты с отцом? Здравствуйте!
– Вика протянула руку отцу.
– Виктория Сергеевна.

– Василий Прокофьевич, - сказал папа, своей большой рукой осторожно пожимая маленькую руку Вики.
– Вот мы...

–

Идемте скорее, а то Карелин ждет и ругается.

– Идемте, идемте, - согласился папа.

И все трое решительно зашагали по лестнице. А сидевшие в вестибюле враждебно смотрели им вслед.

– Счастливая, - вздохнула крупная девочка.

– Почему без очереди?
– послышался чей-то недовольный голос.

– Наверное, есть связи... знакомый режиссер, - отозвалась женщина с копной желтых крашеных волос.

– Может быть, у нее талант?
– вставила слово ее соседка, удивительно похожая на девочку, сидящую рядом с ней.

– Талант!
– вспылила желтоволосая.
– Вы посмотрите на ее лицо!

Последних слов Инга не слышала. Она с папой уже поднималась по лестнице.

Режиссер Павел Карелин был худой, длинный и бородатый. Борода мешала ему улыбаться, заслоняла улыбку. Но Инга по глазам чувствовала, что он улыбается. Зачем только он отрастил бороду? Чтобы казаться старым? Или чтобы никто не замечал, когда он улыбается?

– Здравствуй, Инга, - сказал режиссер.

Откуда он узнал, что ее зовут Инга?

– Здравствуйте, - прошептала девочка, машинально согнула в коленях ноги и распрямилась.
– Это мой папа.

Режиссер назвал свое имя и протянул папе руку.

– Вы садитесь в кресло. Курите. А мы с Ингой поговорим.

– Да, да, - согласился папа.
– Спасибо. Может быть, я покурю в коридоре?

Но, повинуясь режиссеру, опустился в кресло, достал сигарету. Спичек, правда, у него не оказалось. Но тут перед ним возникла Вика. Она щелкнула зажигалкой, зажатой в кулаке, и поднесла огонь к кончику сигареты.

– Не стоит беспокоиться, - сказал папа, однако охотно воспользовался огнем.

А Вика уже снова исчезла.

– Ты любишь землянику?
– спросил режиссер Ингу, когда они остались одни.

От этого вопроса сразу запахло сладкой земляникой. Так после леса пахли мамины руки. А подушечки пальцев были розовыми от ягодного сока.

– Люблю, - ответила Инга и покосилась на дверь.

– А я больше люблю чернику, - признался режиссер. И девочке показалось, что борода у него не настоящая, а приклеенная. И если сорвать бороду, то он окажется молодым-молодым, совсем мальчишкой.
– Я больше люблю чернику, хотя от нее зубы и язык становятся черными. Помнишь?

Инга кивнула.

– И еще я люблю, - продолжал режиссер, - растереть между ладонями

зелень можжевельника. Тогда от рук долго пахнет хвоей.

Запах земляники незаметно улетучился, и в комнате запахло смолистой хвоей. Инга увидела лес. Почувствовала под ногами мягкий, слегка пушистый мох. Потом лес кончился, и она увидела луг с белыми колесиками ромашек. Эти колесики от ветра катились по всему полю. А мама наклонялась и собирала их в букет. От ромашек - от желтых кружочков в середине - пахло медом. Так же, как от больших банок в бабушкином буфете.

– Я люблю ромашки, - сказала Инга, - и мама тоже...

– И мама тоже?
– переспросил режиссер.
– Ты никогда не снималась в кино?

– Нет, - призналась Инга и испугалась своего ответа.

Может быть, режиссер сейчас скажет: "Тогда отправляйся домой". Но режиссер довольно улыбнулся и сказал:

– Очень хорошо. Девочка должна быть девочкой, а не артисткой. Я тоже попал в кино случайно.

– Случайно?
– удивилась Инга.
– Вас Вика нашла... на улице?

Режиссер засмеялся.

– Я сам себя нашел. Работал на заводе. Играл в народном театре. Ты тоже сама себя найдешь.

– Я нашла, - сказала Инга, - я буду, как мама, врачом.

– Будешь лечить детей?

– Нет, я буду ездить на "скорой помощи"... Я надену мамин белый халат. Он будет впору... когда я вырасту.

– Кино не помешает тебе, Инга, - сказал Карелин.

– Не помешает, - согласилась Инга и вопросительно посмотрела на режиссера.
– А что надо делать?

– Быть самой собой.

– Как это - быть самой собой?
– удивилась девочка.
– Я не умею...

– Ты сможешь, Инга.
– Режиссер положил на плечо девочки руку. Рука у него была тонкая, длиннопалая, как у музыканта. Инга почувствовала на плече тепло.
– Понимаешь, наш фильм о женщине-ученом, которая все время проводит в экспедициях.

– А я?

– Ты - ее дочка. Ждешь ее каждое лето. Все хочешь поехать с ней к морю. И ничего не получается.

Инга внимательно слушала режиссера. И вдруг, сама не зная почему, сказала:

– Я отстаю по русскому письменному.

Сказала и подумала, что режиссер скажет "плохо", но он сказал:

– Догонишь. Мы будем друзьями, будем помогать друг другу... Надень-ка этот паричок.

И режиссер протянул девочке парик, похожий на рыжего мохнатого зверька.

Инга взяла паричок и стала натягивать его на голову, как шапку. Паричок был тесным, и чужие волосы налезали на глаза, но девочка терпела.

– Хорошо, - сказал режиссер, - а сейчас мы с тобой сыграем этюд. Представь, что тебе дали зеленое яблоко, кислое-прекислое. Ты его ешь. Морщишься, но ешь. На, держи яблоко.