Неприкосновенный запас (Рассказы и повести)

Яковлев Юрий Яковлевич

Женщина посмотрела на Ингу.

– Здравствуй, красавица! Ты из семьдесят пятой школы?

– Не-ет... Я из седьмой. Из второго "В".

– Тебя вожатая прислала?

– Не-ет, я сама.

– Садись, - приказала женщина.

Инга послушно опустилась на стул, который стоял около постели, и подумала: это и есть санитарка.

– Ты ко мне по какому вопросу?
– спросила хозяйка гостью.

– Я не по вопросу, - сказала Инга.
– Меня зовут Инга.

– Слышала, слышала, - оживилась

мать Веры.
– Ты что, пришла жаловаться... на Веру?

– Я не жаловаться... я не ябеда... Но маму же никто не может заменить...

Женщина приподнялась на локте и внимательно посмотрела на Ингу. Потом спросила:

– Давно это... случилось?
– Она уже знала всю историю Инги.

– В конце лета, - сказала девочка, опустив глаза.

– Я тебя жалеть не буду.
– Верина мама приподнялась на локте.
– Я тебе так скажу: держись, девка! Держись!

– Мама тоже говорила: держись! Пусть Вера не сердится... Ей ведь тоже трудно.

– Трудно, - сказала Верина мама, - трудно со мной. Она терпит. Я сама удивляюсь, как она терпит.

– Она не терпит, - вдруг сказала Инга.
– Она любит...

Некоторое время больная женщина молчала. Потом она оживилась, и глаза ее заблестели.

– Понимаешь, Инга, случается, что одна маленькая девочка оказывается умнее пяти взрослых баб. Ты только никому этого не говори. Но имей в виду. Она любит.

– А верно, вы были на войне?
– вдруг спросила Инга.

– Это было давно.

– Вы забыли? Моя бабушка всегда забывает, что раньше было.

– Рада бы забыть, да ноги напоминают.

– Что напоминают ноги?

– Долго рассказывать...

– Расскажите.

– Я тащила на себе раненого, - сказала бывшая санитарка.
– А эти гады из миномета...

– Разве у вас не было винтовки?

– Нет.

– Почему?

– Рук не было свободных... для винтовки. Я же раненых тащила.

– Вы не стреляли, почему же они из миномета?

Старуха ответила не сразу. Она внимательно посмотрела на гостью и сказала:

– Потому что они - фашисты.

Старуха закашлялась, и лицо ее стало багровым. Потом она успокоилась и подняла глаза на Ингу.

– Подойди к этой стенке и посмотри. Фотография старая, но глаза у тебя молодые - разглядишь.

Инга подошла к стене. Из маленькой рамки на нее смотрела санитарка, в пилотке, гимнастерке, через плечо санитарная сумка с крестом. А винтовки действительно не было.

Инга долго рассматривала фотографию. Потом оглянулась.

– Возьми себе... на память, - сказала Верина мама.

– А вам?

– У меня еще есть. Если нравится - возьми.

– Нравится, - сказала Инга.

И сняла со стены старую фронтовую фотографию.

Родился месяц. Он лежал на спине, задрав острый носик вверх, и над ним, как осколочек,

сверкала звездочка. Месяц был тоненький и хрупкий. И чтобы не было жестко, ему под голову легла тучка.

Инга стояла посреди двора и рассматривала новорожденный месяц. Ей казалось, что если она крикнет, месяц отзовется тоненьким голосом.

Вечером папа увидел на стене незнакомую фотографию.

– Кто это?
– спросил папа, рассматривая фотографию.

– Фронтовая санитарка, - был ответ.
– Верина мама. В нее на войне стреляли. А у нее не было лишних рук для винтовки.

Папа внимательно посмотрел на дочь. И тогда Инга спросила:

– Почему в санитарок стреляют? Тех, кто лечит, нельзя трогать, иначе некому будет лечить.

– Ты правильно рассуждаешь, Инга, - после некоторого раздумья ответил отец.
– Но в жизни бывает иначе. Сломя голову мчится самосвал. Асфальт свежий. Шофер тормозит. Машину заносит. А для самосвала "скорая помощь" как скорлупка.

– А на войне?

– На войне, дочка, у всех есть защита. У танков - броня, у пехоты окопы, только у врачей и санитарок нет защиты. Белый халат - и никакой брони.

– А пуля не разбирает, где боец, где санитар.

– Верно. Не разбирает.

– Все равно я буду врачом, - сказала Инга. И, немного подумав, добавила: - Лучше бы маму ранило на войне...

– Почему?
– тревожно посмотрел на дочь папа.

– Она была бы раненой, но с нами. Понимаешь, папа?

Отец ничего не ответил. Он подумал, что когда была война, маме было три годика, и она не могла быть санитаркой. Но было бы хорошо, если бы она была с ними. Раненой, больной, лишь бы с ними.

Все последующее время Инга продолжала думать о Вериной маме, которая на войне была санитаркой. Инга представляла ее в белом халате и в белой косынке, идущей по полю навстречу фашистам. Она шла, а танки стреляли прямо в нее. У нее не было ни брони, ни окопа. Ее ранили, а Ингина мама приехала за ней на "скорой помощи". Почему у врачей и санитарок нет никакой защиты? Почему для самосвала "скорая помощь" как скорлупка?

Инге вдруг стало жалко Веру, словно на войне ранили ее, а не ее мать. Потом Инга подумала, какая Вера счастливая, раз у нее есть мама, пусть раненая.

Потом она подумала о молодом месяце. Наверное, когда он заснет, то погаснет. И во всем мире станет темно. Без месяца.

11

Киностудия в вечном движении. Все здесь спешат, словно перед отходом поезда. Коридоры студии людны, как улицы. Они и есть улицы, удивительного, тревожного мира кино.

В этих коридорах, как на незнакомых улицах, можно заблудиться. Можно встретить Дон Кихота или Робинзона Крузо. Они похлопают тебя по плечу и будут говорить с тобой как равные.

Коридоры - улицы киностудии, павильоны - площади.