Нереальная реальность
Шрифт:
– А если покажут открытый космос? – Степан тряс Лаврушина за плечи. – Или мультфильм?
– Даже и не знаю, что сказать.
Дальше пошли такие передачи, будто специально призванные доставить массу удовольствия. Венеция. Рим. Сафари в Африке. Друзьям оставалось только радоваться жизни.
– Какой отдых, – лениво потянулся Лаврушин в шезлонге на берегу Средиземного моря. – Какие возможности для индустрии развлечений.
– Неплохо, – Степан огляделся на нежащихся в лучах солнца людей, на белокаменный прекрасный город на другой стороне залива, поднял с песка
Ласкающий взор пейзаж исчез, будто и не было вовсе. Путешественники оказались в темном, пыльном углу. Сердце у Лаврушина куда‑то ухнуло в предчувствии больших неприятностей.
– Пропала Рассея, – услышал он заунывный вой.
Угол был завален старыми сапогами, корзинами, одеждой. Тут же стоял высокий – рукой до верхушки не дотянешься, шкаф.
Просторная комната имела сводчатые окна. Через мутные оконные стекла иронично кривился узкий лунный серп. Здесь было пыльно. В центре помещения стоял большой стол с горящими свечами, на котором возвышалась здоровенная бутылка с мутной жидкостью, стояли тарелки с солеными огурцами, картошкой и куриными окорочками. За столом сидело четверо.
Человек в строгом сюртуке уронил лицо в свою тарелку с объедками и посапывал громко и омерзительно. Здоровенный мужчина в военной форме с аксельбантами, погонами штабс‑капитана, зажав в руке стакан, зло глядел перед собой, его лицо держиморды, напрочь лишенное интеллекта, было угрюмым. Третий за столом был подпоручик с красивым, но порочным лицом. Он обнимал распутную толстую тетку, и истошным противным голосом завывал:
– Пропала Рассея! Продали ее жиды и большевики! Истоптали лаптями!
От избытка чувств он схватил со стола револьвер и выстрелил два раза в стену. Грохот был оглушительный. Пули рикошетировали с искрами.
– Успокойтесь, подпоручик, – обхватив голову рукой прошептал штабс‑капитан. – не только вам тошно, что Родина в руках хама.
– Хама, – плаксиво и пьяно поддакнул подпоручик.
«Противные люди, – подумал Лаврушин. – Видимо, попали мы в революционный фильм шестидесятых».
– Ох, Николай Николаевич, – хихикнула дама, теснее прижимаясь к порочному молодому офицеру. – Можно хоть сейчас о приятственном.
– Пшла вон, дура! – взвизгнул подпоручик, оттолкнул женщину от себя. Потом всхлипнул: – Землю отобрали. Капитал… Пропала Рассея!
– Не будьте барышней, подпоручик…
Докончить этот нудный пьяный разговор им не пришлось. Под ноги Лаврушину со шкафа тяжело шлепнулся откормленный черный кот.
– Кыш, – рефлекторно крикнул изобретатель.
Держиморда вздрогнул. Пьяный поручик крикнул противно и тонко:– Кто там?
Штабс‑капитан взял револьвер, свечу, направился в сторону шкафа. Путешественники вжались в угол – ни живы‑ни мертвы.
– О, лазутчики, – капитан‑держиморда улыбнулся и стал
– Влипли, – вздохнул Степан. Где‑то в словах штабс‑капитана была истина. Полгода назад Степана приняли кандидатом в члены КПСС.
Первопроходцы пси‑измерений вышли на свет божий. Они прошли в центр комнаты, подталкиваемые в спину. Держиморда‑офицер критически оглядел их и впился глазами в потертые фирменные новые джинсы Степана – их специально протирают на заводе, чтобы они выглядели более обтрепанными.
– Оборванцы, – констатировал штабс‑капитан. – В обносках ходят, а все туда же – великой Державой управлять.
– Быдло. К стенке их! – подпоручик взял револьвер и направился к нежданным гостям.
Держиморда улыбнулся и учтиво, как полагается выпускнику пажеского корпуса, юнкерского училища – или откуда он там, произнес:
– Закончилась ваша жизнь, господа. Закончилась бесславно и глупо. Впрочем, как все на этом никчемном свете.
– Зак‑кончилась, – икнул подпоручик и поднял револьвер.
– Не здесь, Николай Николаевич, – с укоризной сказал штабс‑капитан. – Выведем во двор, и…
Он подтолкнул Степана стволом к дверям. У выхода из комнаты Лаврушин наконец осознал, что пускать в расход их собираются на полном серьезе. Мир этот, может, и был воображаемым, только вот пули в револьверах были настоящими. Поэтому он обернулся и воскликнул:– Товарищи, – запнулся. – То есть, господа. Что же вы делаете? Мы тут случаем.
– Николай Николаевич, нас уже зачислили в товарищи. Как…
Договорить штабс‑капитан не успел. Степан отбил револьвер и врезал противнику в челюсть, вложив в удар все свои девяносто килограмм. Штабс‑капитан пролетел два шага, наткнулся за подпоручика, еле стоявшего на ногах от спиртного, они оба упали.
– Бежим! – Степан дернул друга за руку.
Они сломя голову ринулись вниз по лестнице. Выскочили из парадной на темную, без единого фонаря, освещенную лишь жалким серпом луны улицу.
Вдоль нее шли одно‑двухэтажные деревянные дома с темными окнами. Только в немногих были стекла. И в двух‑трех окнах тлели слабые огоньки. Черное небо на горизонте озарялось всполохами огней. Приглушенно звучали далекие орудия. Было прохладно – на дворе ранняя весна или поздняя осень.
Бежать по брусчатке было неудобно. Но страх гнал вперед куда лучше перспективы олимпийской медали. Друзья нырнули в узкий, безжизненный, немощенный переулок.
– Стой! – послышался сзади крик.
В паре десятков метров возникли фигуры в нелепых шинелях. В руках они держали что‑то длинное, в чем можно было в темноте с определенными усилиями распознать трехлинейки с примкнутыми штыками.
– Стой, тудыть твою так!
Грянул выстрел. Вжик – Лаврушин понял, что это у его уха просвистела пуля. Вторая порвала рукав зеленой тужурки и поцарапала кожу.