Нерон. Блеск накануне тьмы
Шрифт:
И тут я вдруг понял, что мне нужно сделать.
– Останься и подожди, пока напишу имена для добавления в список пропавших. Есть несколько человек, о судьбах которых мне важно знать.
Я достал лист бумаги и начал писать:
Все, кому известно о перечисленных ниже людях, свяжитесь с представителем императора Эпафродитом на пункте информации о пропавших во время Великого пожара.
Терпний – лучший в Риме кифаред,
Аполлоний –
Парис – ведущий артист драмы,
Аппий – учитель вокала,
Воракс – хозяйка борделя в Субуре.
Закончив, передал составленный список Эпафродиту.
– Хозяйка борделя? – искренне удивился он. – Желаешь знать, жива ли она?
– Она мой друг, – ответил я.
Тигеллин познакомил нас с Воракс накануне моего первого бракосочетания, которое закончилось весьма и весьма плачевно. И тогда она поделилась со мной, девственником, неоценимыми знаниями определенного рода, за что я всегда буду ей благодарен.
– О, у меня тоже есть друзья в этой сфере, – признался Тигеллин.
– Тогда добавь их в списки на доске с информацией о пропавших, – посоветовал я.
– Что ж, если у императора хватает духу на такое, то и у меня хватит. – Подмигнув мне, Тигеллин пошел к выходу из зала приемов.
А я смотрел ему в спину и благодарил судьбу за то, что он после стольких лет все еще рядом со мной. Многие не верили в нашу дружбу, опасались, что его влияние на меня слишком велико, но они просто не могли знать о том, как завязались наши с ним отношения.
А случилось это при первой же встрече. Я был еще мальчишкой, и Тигеллин тайно пришел во дворец в день официального объявления о бракосочетании моей матери с Клавдием.
Ему было запрещено показываться во дворце, но он на это осмелился, что, естественно, вызвало у меня уважение. Мы оба были своего рода бунтарями: он пересек границы, за которые ему было запрещено заходить, а я страстно желал оказаться в мире лошадей и колесниц, чему яростно противилась моя мать.
Когда же Тигеллин на мой вопрос ответил, что занимается разведением скаковых лошадей, я сразу понял, что хочу с ним подружиться. Потом он пообещал отвести меня на конюшни, а я дал слово, что никому не расскажу о том, что он, вопреки запрету, приходил во дворец. И с того дня мы, образно говоря, заключили союз, который до сих пор не был нарушен ни одной из сторон.
День наконец закончился, и я, мысленно поблагодарив богов, избавился от тоги и залпом выпил чашу вина, решив, что голова после всех пережитых событий все равно уже не соображает и загружать ее лучше с началом нового дня.
И вот когда я уже собрался улечься спать, слуга бесшумно открыл дверь в мою спальню.
На пороге стояла Поппея. Я мог бы подумать, что она мне привиделась, но она шагнула через порог, и слуга закрыл дверь.
Я бросился вперед и обнял ее, впервые после того жаркого дня в Антиуме, когда спешно отправился в охваченный
Поппея со мной. Все будет хорошо.
XI
Мы стояли друг напротив друга и говорили, говорили… Не в силах остановиться, изливали друг другу все, что пережили за последние недели.
– Я ждала… Не было никаких вестей… Никакой возможности узнать, что происходит… И жив ли ты… – Она прикоснулась к моим волосам. – А потом пришла весть о том, как ты безрассудно бросился на бой с пожаром. И вот оно, доказательство, – твои опаленные волосы.
– Я не бросался в бой, а лишь подошел ближе, чтобы своими глазами увидеть, какая часть Палатина пострадала от огня.
– И все же ты был настолько близко, что мог погибнуть.
– Разве только от искр, там весь воздух искрился, вот и руки в волдырях, но это все мелочи.
На самом деле я гордился своими ожогами и даже хотел бы, чтобы они никогда не исчезли до конца, а так и остались напоминанием о том, что, когда придет час, я не дрогну.
Но ожоги уже заживали, а с ними блекли свидетельства о проявленной мной храбрости.
– Ожидание – настоящая пытка, – сказала Поппея. – Хотя я понимаю, что это не сравнить с тем, через что пришлось пройти тебе.
– Да, когда не знаешь о судьбе близких – это мучительно, – согласился я, вспомнив списки пропавших на пункте помощи беженцам, и подумал о тех, чья судьба была мне небезразлична. – Треть жителей Рима осталась без крова, люди отчаянно пытаются найти своих близких. Я приказал разбить лагеря для временного проживания на всех общественных землях.
– Знаю, проезжала мимо таких по пути сюда. Целое море людей! Как теперь с ними быть?
– Этот больной вопрос я и пытаюсь решить. Сегодня созывал консилиум. Решил привлечь архитекторов и начать работу над отстройкой нового города.
– Что? Новый город?!
– Да. Вдруг понял, что это бедствие – возможность создать новый Рим. Город, о величии которого никто и помыслить не в состоянии. Рим, который превзойдет прошлое.
Поппея легла на кровать и, потянувшись, произнесла:
– Грандиозно.
– Нет, дело не в грандиозности моих планов, а в том, что я это вижу и знаю, что будет так, а не иначе. Можешь назвать это провидением.
– Два определения для одного понятия. – Поппея улыбнулась. – Враги используют одно, друзья – другое.
– Меня волнует лишь то, как это назовут в будущем. Я строю город для тех, кто еще не родился. Суждения с позиции сегодняшнего дня зачастую ошибочны, только время внесет в них поправки и расставит все по своим местам.
– Но не всегда в пользу творца, – заметила Поппея. – То, что приветствуют современники, следующие поколения могут подвергнуть осмеянию.
Ее голос звучал все тише – в моем воображении все четче вырисовывалась картина нового Рима, блестящего города, который сразит мир своим великолепием.