Нерон
Шрифт:
— Кто вы такие? Чего желаете? — спросил он по гречески.
Актеон служил переводчиком между римлянами и карфагенским вождем.
— Мы послы Рима, прибывшие для переговоров с тобою от имени Республики.
Он долго смотрел, держа руку над глазами и, наконец, узнал грека.
— Это ты, Актеон!.. Вечно ты, беспокойный афинянин. Я думал, что ты в городе. Прекрасно! Скажи же им, что уж поздно; к чему вести переговоры? Вождь, который осаждает город, принимает послов лишь тогда, когда он находится в самом городе.
Грек повторил римлянам слова Ганнибала и перевел их ответ.
— Внимай, африканец, — сказал
— Скажи им, что Сагунт оскорбил меня и что он первый объявил войну, принеся в жертву моих друзей и отказав в почитании моих союзников турдеганов.
— Это неправда, Ганнибал.
— Грек, повтори римлянам то, что я говорю тебе.
— Послы хотят сойти с корабля. Им необходимо переговорить с тобой от имени Рима.
— Бесполезно: они не заставят меня отказаться от моего намерения. Тем более, осада длится долго, войска возбуждены и для послов Рима будет небезопасным мой лагерь, состоящий из дикого люда различных стран, который повинуется лишь тогда, когда находится в моем присутствии. Несколько часов тому назад у нас было сражение, и в них еще не остыл пыл воинственного возбуждения.
Говоря это, он повернул голову к войскам, и последние, как бы приняв его движение за приказ или же, быть может, угадывая по глазам вождя его скрытые намерения, начинали волноваться, приближаясь к каналу, как бы намереваясь пуститься вплавь против корабля. Всадники размахивали своими копьями, окрашенными еще кровью недавнего сражения; подымали свои щиты, на которые более дикие африканцы посадили, как трофеи, головы нескольких сагунтцев, павших в последнем бою. Балерцы, обнажая тупой улыбкой свои зубы, вытаскивали глиняные пули и начинали метать их в римский корабль.
— Видите это? — кричал удовлетворенный Ганнибал. — Невозможно, чтобы я принял послов в своем лагере. Поздно вести переговоры. Остается единственно, чтобы Сагунт сдался в наказание за свои ошибки.
Послы, отнесясь с презрением к метательным снарядам пращников, спокойно опирались о борт корабля, подавшись вперед туловищем, прикрытые тогой, полные высокомерия, которое, казалось, не страшится диких воинов.
— Африканец! — крикнул один из легатов по-латыни, не считаясь с тем, что Ганнибал не мог понять его. — Так как ты не хочешь принять посланных Рима, мы отправляемся в Карфаген просить, чтобы нам выдали тебя за нарушение договора, заключенного с Гасдрубалом. Рим покарает тебя, когда ты станешь нашим пленником.
— Что он говорит? Что он говорит? — кричал Ганнибал, взбешенный этими непонятными словами, в которых он угадывал угрозу.
После объяснения Актеона вождь разразился презрительным хохотом.
— Отправляйтесь, римляне! — кричал он. — Отправляйтесь в Карфаген! Богачи ненавидят меня, и их желание будет наполнять вашу петицию, выдав меня врагам, но народ любит меня и не найдется в Карфагене того, кто бы дерзнул очутиться среди моего войска, чтобы обратить меня в пленника.
Посыпался дождь стрел вокруг корабля; несколько глиняных пуль попало в его бока, и римский лоцман дал приказ отчаливать. Задвигались весла, и корабль начал медленно поворачивать, чтобы выплыть из канала.
— Вы направляетесь в Карфаген? — спросил грек.
— Да, в Карфагене нас лучше
— Вы, римляне, отправляйтесь. Мой же долг — остаться здесь.
И прежде, чем оба сенатора и уполномоченные Сагунта, глядящие с изумлением на происходящее, смогли предупредить афинянина, он перекинул ногу через борт, и бросился с головою в глубь канала. Он надолго погрузился в глубокие воды и вынырнул подле берега, по которому бегали пехотинцы и скакали всадники, чтобы поймать его и захватить в плен.
Прежде, чем стать на твердую почву, Актеон увидел себя окруженным множеством пращников, которые кинулись в воду, чтобы завладеть его платьем, не делясь им с товарищами. В одну секунду с него сорвали его кельтиберский меч, сумку, которая висела на кожаном поясе, и золотую цепь, которую он хранил на груди, как воспоминание о Соннике. Они также хотели стащить с него дорожную тунику, оставив его голым, и этот варварский, жестокий народ стал наносить ему побои, когда подъехал Ганнибал.
— Ты предпочел остаться. Это похвально. После того, как ты нанес мне такой урон со стен Сагунта, ты раскаиваешься и являешься ко мне. Тебя следовало бы оставить в руках этих варваров, которые растерзали бы тебя на части; следовало бы распять тебя на кресте перед моим лагерем, чтобы тебя видела со стен города та гречанка, которую ты любишь. Но я помню обещание, которое дал тебе однажды, и выполню его, приняв тебя по-дружески.
Он приказал одному из своих воинов прикрыть грека военным плащом, с длинным волосом, который солдаты одевали зимой поверх вооружения. Затем сказал Актеону сесть на лошадь одного из нумидийцев.
Они направились к лагерю. Войска, которые сбежались к порту, медленно стягивались к месту стоянки, тогда как корабль удалялся по морю, снова распустив свои паруса. На высоте Акрополя огонь погас, летало лишь несколько слабых облаков дыма. Издали угадывалось уныние, порожденное в городе неожиданным бегством римского корабля. С ним, казалось, удалялась последняя надежда осажденных.
Возвращающиеся отряды Ганнибала толковали о сцене, происшедшей в порту между вождем и посланниками Рима. Они не понимали слов, которыми те обменивались, но энергичный тон римлян при обращении к Ганнибалу казался всем устрашающим. Некоторые, желая думать, что поняли, посла, повторяли воображаемую речь, в которой от имени Рима выражалась угроза перерезать всю армию и умертвить Ганнибала, распяв его на кресте. Угрозы эти повторялись, преувеличиваясь каждый раз собственным вымыслом и, когда на Змеиной Дороге или в других пунктах долины встречались новые отряды, все уже уверяли, что видели цепи, которые показывали с корабля римские легаты, чтобы взять в плен Ганнибала, и ропот ярости пробегал по армии.
Ганнибал, удовлетворенный, глядел на этот прилив негодования, который бурлил вокруг него. Солдаты выстраивались по пути его следования; его приветствовали с величайшим энтузиазмом; он слышал на всех языках голоса, угрожающие смертью Риму и призывающие вождя произвести последнюю атаку города, чтобы завладеть им прежде, чем послы прибудут в Карфаген.
— Берегись, Ганнибал; — сказал один старый кельтибер, появляясь перед его конем. — Твои карфагенские враги соединятся с Римом, чтобы погубить тебя.