Нерон
Шрифт:
Однажды утром Актеон отправился в город, чтобы пройтись по портикам Форо, послушать новости с любезностью грека, привыкшего к ропоту Агоры. На большой сагунтской площади он заметил необычайное волнение. Праздные люди говорили о войне; горожане, более воинственные, вспоминали свои подвиги в последнем походе против турдетанов, преувеличивая их, а мирные торговцы оставляли свои прилавки, чтобы потолковать о новостях, выражая уныние возможности близкой войны. Придя в Сагунт на следующий день, Актеон увидел наверху стен сотни рабов, которые восстанавливали амбразуры, поврежденные временем, и заделывали трещины, которые в течение
Стрелок Мопсо остановил его, идя с совещания старцев. Аннибал прислал гонца с приказанием возвратить завоеванные территории и добычу последнего похода. Африканец угрожал с возмутительной заносчивостью, и республика ответила ему с презрением, отказавшись слушать приказания. Сагунт может повиноваться лишь своему сильному союзнику Риму, и, уверенный в его покровительстве, он равнодушно относится к угрозам карфагенянина. Не взирая на это, так как война кажется неизбежной и все боятся молодости и дерзости Аннибала, два сенатора несколько дней тому назад отплыли из порта, направив парус к берегам Италии, чтобы сообщить о происшедшем, ходатайствуя о покровительстве Рима.
По Форо смутно распространились эти вести, и толпа издевалась над Аннибалом, как над заносчивым юношей, которого необходимо проучить. Он может идти на Сагунт, когда ему угодно. Ведь карфагеняне были изгнаны из Сицилии, были вынуждены покинуть берега Великой Греции, и если потом они и одерживали победы в Иберии, то только над варварскими племенами, которые не знали военного искусства и являлись жертвами их коварства. Нападая же на Сагунт, они встретят врага, достойного их, и Рим, могущественный союзник, нападет на них с тыла и уничтожит карфагенян.
Эти рассуждения возбуждали город. Стали приходить вести, что Аннибал выступил в поход и медленно приближается, и вследствие этого над Сагунтом точно пронеслась атмосфера войны, воспламеняя дух самых благоразумных. Спокойные купцы, с глухой досадой миролюбивых людей, видящих свое имущество в опасности, чистили старое вооружение у дверей своих лавок или же спускались к берегам реки, чтобы упражняться владеть оружием, смешиваясь с молодежью, которая с восходом солнца гарцевала на своих лошадях и фехтовала копьем или метала стрелы под руководством Мопсо.
Актеон стал проводить дни вне виллы, глухой к мольбам Сонники, которая хотела видеть его всегда подле себя. Сенат дал ему команду над пельтасами, легкой пехотой, и во главе нескольких сот босоногих юношей, вооруженных лишь шерстяной кирасой и камышовым щитом, он бегал по берегам реки, обучая молодежь метать на бегу копье, ранить врага, быстро пробегая мимо него и не давая ему времени ответить ударом.
Прошли летние месяцы Виноградные грозди созревали; поселяне радовались, глядя на урожай винограда, скрытый под зелеными ветками. Но от времени до времени, как заунывные звуки трубы, доносились вести об Аннибале, об его победах над туземными племенами, которые не хотели подчиниться ему, и о дерзких требованиях, предъявляемых им к Сагунту.
Актеон предчувствовал близость войны, и хотя последняя всегда являлась главным средством его существования, но теперь она печалила его. Он чувствовал любовь к этой прекрасной, как Греция, земле. Его душа, проникнутая сладостным покоем плодородных нив и богатого промышленного города, тосковала при мысли, что это мирное существование будет нарушено. Его жизнь протекла среди борьбы
Однажды вечером в конце лета Актеон думал об этом, ехав в город. В косых лучах солнца сверкали, точно золотые точки, крохотные пчелы, ищущие лесных цветов. Сборщицы винограда пели в виноградниках, склонившись над своими корзинами.
Неожиданно грек увидел бегущего со стороны города одного из рабов, которых Сонника держала в своих складах в Сагунте.
Он остановился, запыхавшись, перед Актеоном и едва мог говорить or усталости. Его отрывистые слова выражали ужас. Ганнибал приближается со стороны Сэтабиса… В город начинает стекаться испуганный сельский люд со своими стадами Они не видели врага, но бежали напуганные рассказами беглецов, которые прибывали с пограничных сагунтских владений. Карфагеняне перешли границу; это народ со свирепым лицом и странным вооружением; они окружают селения и предают их огню. Раб спешил предупредить свою госпожу, чтобы она переселялась в город.
И он снова пустился бежать по направлению к вилле Сонники. Грек поколебался минуту, думая вернуться к своей возлюбленной, но кончил тем, что поскакал галопом к городу. Он отправился на поиски горной дороги, которая соединяла Сагунт с внутренними народами и, раздваиваясь, вела к Сэтабису и Дэнии. Достигнув ее, Актеон стал встречать беглецов, о которых говорил раб.
Они, точно наводнение, наполняли дорогу. Мычали под бичами стада, пробираясь среди повозок; женщины бежали, неся на головах большие узлы и таща своих ребятишек, держащихся за складки их туник; мальчики подгоняли лошадей, нагруженных утварью и платьем, всем наудачу захваченным второпях бегства; овцы прыгали по краям дороги, спасаясь от колес, которые касались их шерсти, грозя разъехать их.
Грек, едущий против течения беглецов, медленно подвигался со своей лошадью навстречу повозкам и стадам, поселянам и рабам, среди которых смешивались люди различных народностей и терялись члены одной семьи, призывая в отчаянии друг друга сквозь облака пыли.
Многочисленная толпа беглецов стала редеть. Мимо Актеона проходили отставшие: несчастные старухи, которые плелись колеблющимся шагом, таща на спинах корзины, заключающие в себе все их достояние; старики, отягченные тяжестью чугунков и платья; больные, которые с трудом тащились, опираясь на палку; забытые животные, которые блуждали между ближайшими оливковыми деревьями и внезапно, точно почуяв, что хозяин далеко, пускались бегом через поля; сидящие на камне дети, которые плакали, видя, что они покинуты своими.
Вскоре дорога совершенно опустела. Вдали затерялся хвост беглецов, и Актеон видел пред собою лишь узкий язык красноватой земли, извивавшийся по косогорам и ни единого существа, которое бы своим силуэтом нарушало однообразие дороги.
Топот его лошади раздавался, как отдаленный гром, в глубокой тишине. Казалось, что природа замерла, чувствуя близость войны. Вековые деревья, столетние маслины и громадные смоковницы, величаво раскинувшись над склонами гор, словно зеленые купола, оставались неподвижными, как бы пораженные приближением чего-то, что вынуждало народ покинуть их жилища.