Нерон
Шрифт:
Асбитэ глядела с влюбленным удивлением на юного героя, который откинул лук и, говоря о своей силе, поднял могучие руки. Луна настолько увеличивала его тень, что при движении рук, казалось, он, точно сверхъестественное существо, заключил в них весь лагерь, город, всю равнину.
Амазонка приблизилась к нему, оставив копье подле ствола дерева. Покинув свое оружие, она как бы лишилась воинственной жестокости и подошла к Ганнибалу с женственной мягкостью, глядя на него робкими и влажными глазами, похожими на глаза диких коз, которые бегали по оазисам ее родины.
— Ты
— Нет, Асбитэ, — возразил африканец с сумрачным видом. — Я не полубог, каким ты меня воображаешь, и я несколько более этого: я грозная военная машина без сердца и милосердия, созданная для того, чтобы губить людей и народы, которые попадаются на ее пути.
И Ганнибал ударил себя в сильную грудь, выпрямив свою статную фигуру с мрачным величием, подтверждающим его разрушительную силу.
И возбужденный собственными словами, африканец, с горящими глазами, приблизился к Асбитэ, лаская ее руки и в то же время произнося слова, полные энтузиазма.
— Я хочу быть властителем мира: хочу, чтобы на земле существовал только Карфаген, потому что Карфаген — моя родина. Если бы я родился римлянином, Рим был бы повелителем. Я хочу своим именем затмить память Александра Македонского; хочу быть более великим, чем он! Настанет день, когда мир поразится, увидя меня царящим! Я пройду самые глубокие снега и сровняю горные места, чтобы проложить свой путь.
И он глядел вдаль, точно чувствуя нетерпение, ожидая наступление дня. Луна сверкала с меньшей силой, небо темнело, окрашивая свою лазурь в более густые тона, а со стороны моря замечалась широкая полоса фиолетового света.
— Скоро станет рассветать, — продолжал африканец: — Эту ночь, Асбитэ, ты будешь почивать на ложе из слоновой кости какой-нибудь богатой гречанки и у своих ног будешь видеть старцев города, прислуживающих тебе в качестве рабов.
— Нет, Ганнибал. Я не доживу до конца этого дня, который наступает. Я умру при взятии города.
Умереть?. И ты это допускаешь? Но ведь для того, чтобы враг достиг тебя, надо, чтобы он прошел через Ганнибала. Ты мой брат по оружию. Я буду подле тебя.
— И все-таки я умру.
— Ты боишься?.. Ты трепещешь, дочь Иарба?.. Наконец-то, женщина! Оставайся в своей палатке, не приближайся к стенам, я приду за тобою, когда настанет момент, чтобы ты вошла в город, как госпожа.
Асбитэ выпрямила свой прекрасный стан, точно под ударом плети. Ее большие глаза сверкали гневом.
— Я ухожу, Ганнибал. Начинает рассветать. Приготовь все к наступлению, а я… меня ты увидишь, когда твои войска дадут сигнал.
Она удалилась, опираясь на свое копье и идя среди рядов палаток, сопровождаемая черной лошадью, которая нюхала следы ее шагов, как любящее животное.
Наступил день. Гасли костры и вокруг последних огней виднелись люди, которые подымались с земли, расправляя свои онемевшие члены и скидывая
Со всех дорог съезжались в лагерь большие повозки, нагруженные провиантом и фуражом, и скрип их осей смешивался с песнями солдат, которые, проснувшись бодрыми, вспоминали далекую отчизну и распевали на родном языке.
Царил хаос голосов и криков; каждая народность занимала особое место и одна нация приветствовала другую радостными окриками.
Над лагерем подымался пар от голого и потного тела и от странных пряностей, которые готовились в котелках; раздавался стук больших колотушек плотников, составляющих осадные орудия, которые через несколько часов должны были метать дротики и камни. Некоторые всадники, с развевающимся плащом мчались на сильных лошадях через лагерь к городу, осматривая стены Сагунта, обагренные первыми лучами солнца, на которых начинали шевелиться осажденные.
Ганнибал с непокрытой головой также глядел на город, сидя вне лагеря на обломке стены, последнем остатке виллы, разрушенной осаждающими.
Он решил начать атаку сейчас же, как только его армия окончит свои утренние приготовления. Африканские отряды с пиками строились перед лагерем. Они должны были атаковать тот пункт города, который граничил своей стеной с ровной и опустошенной местностью, позволявшей беспрепятственно приблизиться к основанию стены. В других местах лагеря двигалась кельтиберская пехота с длинными лестницами, чтобы сразу произвести нападение с различных сторон. Приближались военные машины: стрелометы и тараны, раскачивающиеся на своих цепях. Осадные башни, легкие с плетеными тростниковыми стенами, подвигались на колесах, увенчанные щитами осаждающих, которые притаились за ними, чтобы метать дротики.
Ганнибал быстро направился к своей палатке, проходя мимо воинов, которые чистили своих лошадей и оружие, уверенные, что им не придется до последней минуты принимать участие в атаке.
Военачальник легко вооружился: одел короткий панцирь из бронзовой чешуи, прикрыл голову шлемом, взял щит. Выходя из палатки, он встретился с Марваалом и своим братом Магоном, состоящих в резервах и остающихся в лагере.
— Ты оставляешь ноги открытыми? — спросил брат. — Не прикроешь их ничем?
— Нет, — ответил отважно вождь. — Мы идем в атаку, и, чтобы лазить по щебню, ноги должны быть легки. Копья, как всегда, не коснутся меня.
Выходя из лагеря, он увидел среди палаток царицу амазонок, которая следила за ним грустными глазами. Но встретившись с Ганнибалом взглядом, Асбитэ отвернулась от него и ушла прочь.
Зазвучали трубы и весь лагерь зашевелился.
Приближались щиты-мантелеты, настоящие деревянные стены. Под прикрытием этой движущейся обороны спешно шли африканские отряды с пиками, а с другой стороны равнины бежали кельтиберы, таща свои лестницы.
Стены в минуту покрылись осажденными. Из амбразур показались сильные руки, опускающие дротики, метающие камни, изгибались в дугу луки, испуская резкий свист.