Нерон
Шрифт:
Подле слонов на берегу реки помещались военные орудия: стрелометы, тараны, передвижные башни, сложные сооружения из дерева и бронзы.
Почва, точно страдая сыпью, покрылась пузырями различных цветов: палатками, сделанными из ткани, соломы или кожи, коническими, четырехугольными, в большинстве круглыми, как муравейники. Вокруг палаток волновались многочисленные войска.
Сагунтцы с высоты своих стен наблюдали за армией неприятеля, которая, казалось, наполнила всю равнину и к которой беспрерывно присоединялись новые толпы, пешие и конные, прибывающие со всех дорог, как бы скатывающиеся с вершин ближайших гор. Это было скопление разнообразных рас, различных народов; странная смесь одежд, племен и типов, и те сагунтцы, которые,
Те всадники, которые, казалось, летали, еле держась на своих маленьких лошадях, были нумидийцы: африканцы с женоподобным видом, прикрытые белыми тканями, в женских серьгах и туфлях, надушенные с подведенными тушью глазами; они вступали стремительно в бой и сражались на скаку, владея с большим искусством копьем. Вокруг костров, горящих в садах, сновали ливийские негры, атлетически сложенные, с курчавыми волосами и ослепительно сверкающими зубами; они улыбались с глупым довольством, видя свои обнаженные члены прикрытыми дорогими, только что награбленными тканями, и, еле отдаляясь от огня сейчас же начинали дрожать, точно свежесть раннего рассвета жестоко мучила их.
Эти люди, с темной и блестящей кожей, редко виденные в Сагунте, возбуждали любопытство горожан почти так же, как и амазонки, которые отважно скакали вблизи стен, чтобы лучше рассмотреть город.
Они были молоды, стройны, с загорелой кожей. Их волнистые волосы спадали из-под шлема, точно варварское украшение; единственным их одеянием была широкая туника с разрезом по левой стороне, оставляющим открытыми их сильные ноги, крепко сжимающие бедра лошади. На некоторых был одет нагрудник из чешуйчатой бронзы, также открытой по левой стороне, чтобы удобнее было сражаться, и позволяющий видеть округленность их грудей, упругих и твердых от физических упражнений. Они ехали без седла на своих сильных и диких лошадях, правя ими посредством легкой уздечки, и животные, мчась громадой, кусались и лягались, возбуждая этим друг друга к отчаянной скачке. Амазонки приближались к стенам, смеясь и перекидываясь словами, которые были непонятны сагунтцам; они размахивали своими копьями и щитами, и, когда в них пустили тучу стрел и камней, умчались во всю прыть, поворачивая голову, чтобы еще раз показать свои насмешливые лица.
Осажденные различали среди темной многочисленной толпы солдат броню некоторых всадников, сверкавшую как золотые бляхи. Это были карфагенские полководцы, богачи Карфагена, которые сопровождали Ганнибала; сыновья зажиточных купцов, отправляющиеся в поход скорее как любители, чем как военачальники, покрытые в металл с головы до пят, для предохранения от ударов и особенностью своей нации, более интересующиеся тем, чтобы воспользоваться завоеванным и разделить добычу, чем чтобы искать славы в сражениях.
В стороне от карфагенян знатоки отличали с городских стен другие отряды осаждающей армии. Одни из них люди с кожей молочного цвета, с вялыми усами и рыжими волосами, связанными узлом на макушке черепа, были галлы; они снимали с себя одежду и высокие сапоги из невыделанной кожи, чтобы купаться в реке; другие — бронзовые и настолько худые, что их скелет выступал, как бы прорывая кожу, были африканцы из оазисов великой пустыни, таинственные люди, которые дробью своих барабанчиков заставляли спускаться луну и, играя на флейте, вынуждали танцевать ядовитых змей; и среди них виднелись крупные лузитанцы, с крепкими, как колонны, ногами, и широкими грудями; беотийцы, неразлучные днем и ночью со своими лошадьми, к которым питали страсть; враждебные кельтиберы, косматые и грязные, щеголяющие своими рубищами; северные племена, которые поклонялись чурбанам и при свете луны собирали таинственные травы для колдовства и любовных напитков; все люди диких нравов вследствие постоянной борьбы с голодом, варварские пароды, о которых рассказывали ужасные вещи, считая их способными пожирать после
Балеарские пращники вызывали смех своей дикой надменностью. На стенах толковали о необычайных нравах, которые царили на их островах, и толпа разразилась смехом, глядя на этих людей, почти нагих, держащих в руке палку с заостренным концом, которая заменяла им копье, и несущих пращи на голове, у пояса и в руке. Пращи эти были сделаны из конского волоса, ковыля и бычачьих жил. Они кидали на большом расстоянии ядра из глины и в сражениях метали камни с такой силой, что их не могла выдержать лучшая железная оковка.
Позади этой многочисленной воинственной толпы находились оборванные женщины всех рас и голые, исхудалые ребятишки, не знающие своих отцов; паразиты войны, которые шли в хвосте армии, чтобы пользоваться добычей победы; самки, стареющие в расцвете молодости от переутомления и побоев и умирающие заброшенными на краю дороги; дети, смотрящие, как на отцов, на всех солдат своей нации, несущие на плечах, во время переходов, дрова или чугунки воинов, и в минуты тяжелой борьбы, когда тело сливалось с телом, проскальзывающие между ногами врагов, чтобы кусать их, как разъяренные шавки.
Актеон встретил Соннику на стене. Она глядела на вражеский стан, озаренный первыми солнечными лучами. Прекрасная гречанка бежала в Сагунт накануне ночью, сопровождаемая рабынями и стадами, перевозя в свой торговый дом часть богатств виллы. На месте же осталось жилище с его живописью и мозаикой, дорогая мебель, роскошная столовая посуда, которые должны были достаться победителю. И она, и грек видели сквозь листву садов террасу виллы с ее статуями, голубиные башни и черепичные кровли домов для рабов, по которым лазило несколько человек, точно еле заметные насекомые. Там были грабители. Быть может они забавлялись, пуская стрелы в азиатских птиц со сверкающими перьями и нанося побои рабам, больным и старым, покинутым во время бегства. Между платанами сада подымался дым костра. Гречанка и ее возлюбленный угадывали, что там происходит разрушение и грабеж. Соннику охватывала грусть, но не от того, что она теряла часть своих богатств, а от сознания, что варвары убивают ее любовь, разрушая места, которые были свидетелями первых тревог и страсти.
Настало утро, и у сагунтского народа вырвался крик негодования. По Змеиной Дороге шло несколько групп пьяных проституток, обнявшихся с солдатами. Это были волчицы порта, презренные куртизанки, которые проводили ночи подле храма Афродиты и которым воспрещался вход в город. Когда в порте появились первые карфагенские всадники, волчицы с восторгом последовали за ними. Привыкшие к грубым ласкам людей всех наций, они не удивились присутствию этих солдат, столь различных по костюму и племенам. Проститутки обожали сильных мужчин, хищных птиц, которые сокрушили их в своих когтях, и они шли позади карфагенян, довольные в глубине души тем, что могут приблизиться к городу без страха наказания, что могут издеваться над осажденными жителями с ненавистью, накопившейся в течение многих лет унижения.
Они распевали, как безумные, покачиваясь в жадных и трепещущих желанием объятиях, которые оспаривали их, точно жаждав их растерзать; они упивались из амфор дорогими винами, захваченными из вилл; накидывали на свои плечи ткани с золотыми нитями, за минуту пред тем награбленные на дачах. Нумидийцы смотрели на них своими влажными глазами газели, увенчивая их гирляндами из трав, а они, разражаясь бешеными взрывами смеха, ласкали волокнисто-курчавые головы эфиопов, которые смеялись, как дети, показывая свои острые зубы людоедов. Они предавались любви под деревьями, подле длинных рядов лошадей, привязанных к углам палаток, выставляя свою наготу и этим как бы нанося циничное оскорбление осажденному городу; и сагунтцы, которые оставались неустрашимыми пред шествием многочисленной армии врага, дрожали от гнева за амбразурами стен при виде оскорбления, наносимого их куртизанками.