Нерушимый 10

Ратманов Денис

И Уругвая со Швецией не видать: седьмого июля в пять вечера они играют друг с другом в Сан-Франциско.

Теперь загудели все, запереглядывались. Я расцепил сплетенные пальцы, стало вроде даже полегче, потому смысл психовать, когда сложность противников одинакова: Англия, Аргентина. С одной разницей: проигрыш Аргентине нам простят, Англии — никогда, мы должны костьми лечь, но выиграть.

Следующей объявили сборную СССР и… Англию. Судный день для нас настанет шестого июля в Сиэтле, в пять вечера. Аргентина с Бельгией в Лос-Анджелесе сойдутся в тот же день, но в девять.

Я посмотрел

на Валерия Кузьмича. Его лицо вроде не изменилось, а вот Карпин с Тихоновым сделали такие лица, словно им сказали: «У вас рак. Вам осталось максимум месяц». Бердыев остался невозмутимым, только пальцы, перебиравшие четки, замерли.

Непомнящий опомнился первым, выключил телевизор и осмотрел нас. Прищурился хитро и спросил:

— Ну что, сдаваться будем? Или вспомним им все и покажем кузькину мать?

— Вспомним! — выкрикнул Кокорин, сидящий в первом ряду, встал и повернулся в зал. — Че — зассали? Кто зассал, давайте я на ваше место пойду. Есть желающие?

В нем было столько решимости, что, казалось, он вот-вот начнет рвать на себе футболку.

— И я! — Зачем-то подняв руку, как в школе, Сэм тоже встал. — Я пойду на чье-то место!

Бесхитростный Сэм поверил, что так можно, но желающих с ними меняться не нашлось, и он расстроился, а я расстроился вместе с ним, да и за Кокорина было обидно, он играл виртуозно и поплатился лишь за свой длинный язык, на поле Саня здорово выручил бы. Микроба, вон, выпустили, а этих двоих все никак.

— Такой настрой мне нравится! — улыбнулся Валерий Кузьмич.

Слово взял Бердыев:

— Да, соперник крайне сложный. Но и Бразилия такой была! Мы же смогли!

— Зато с каким скрипом! — проворчал Карпин. — Мы ж чисто на удаче выехали! Улыбнется ли она во второй раз? — Он помотал головой.

— Уволен, — рыкнул на него Тихонов. — Не хватало сырость тут разводить. Справимся. Продержимся. Саня у нас — гений пенальти.

— Да, я спасу, главное, чтобы счет был равным, — сказал я, тоже поднимаясь. — Хоть по нулям!

Английским я владею превосходно, смогу считывать желания пенальтистов. К тому же я уже знаю, что двух с половиной часов достаточно для того, чтобы организм пришел в норму перед ЭЭГ. Осталось нам всего ничего: продержаться.

— Сделаете ничью? — обратился я к залу.

— Накидаем полную корзину! — Дзюба показал «класс».

Снова заговорил Валерий Кузьмич:

— Ну что, товарищи. Вот и наступила определенность. Завтра, пятого июля, утром мы вылетаем в Сиэтл, а уже послезавтра у нас игра. Потому тренировка сегодня, чтобы не утомиться перед ответственным матчем, на месте — скорее разминка, чем полноценная тренировка.

После Кузьмича Бердыев сказал:

— Парни, послушайте меня. Я видел много команд, и, когда выводил их на поле, точно знал, чего от них ожидать. Они могли расслабиться и сыграть чуть хуже. Напрячься — и чуть лучше. Но через голову перепрыгнуть не могли. В этот раз передо мной сборная — эквилибрист, который может трижды через голову. Потому что вы крутые. Потенциал команды только-только начал раскрываться. Я не прошу совершить чудо и подарить победу советскому народу, я прошу раскрыть потенциал. В этом нет ничего невозможного.

Ему зааплодировали

все, включая главного тренера.

«Перед смертью не надышишься», — подумалось мне.

И следом пришла мысль, что в США, по сути, были еще одни сборы, и мы отлично сыгрались. А вообще ощущение такое, как будто мы весь год филонили, а теперь усиленно готовимся к экзаменам, которые будут шестого июля.

Подумать только! Через два дня — четвертьфинал! И я на воротах. И выиграть нужно просто кровь из носу, потому что наш противник — Англия. Не столько за нас, сколько против них большая часть мира болеть будет.

Полмира будет смотреть на меня и посылать лучи поддержки.

Аж ноги налились свинцом, и я не сразу встал, когда все начали расходиться. Еще одна мысль тревожила: до сегодняшнего дня судили честно. Как все будет в четвертьфинале? В открытую нас засуживать вряд ли будут — все-таки чемпионат мира! Но в мелочах вполне могут подгадить. Англичанка собой не будет, если так не сделает. Тем более никто не рассчитывал, что наша сборная выйдет в четвертьфинал.

Если и сейчас нас недооценивают, а победы списывают на удачу, то по крайней мере первый тайм дадут доиграть, а дальше начнется. Где мы, а где Англия!

Карпин остановился в проходе напротив меня, качнулся с пятки на носок, заведя руки за спину, и спросил:

— Выстоишь? На тебя вся надежда.

— Сделаю все, что в моих силах, и даже больше, — ответил я как можно беззаботнее.

Дальше была тренировка, прохождение пройденного уже тысячу раз, потом обед, снова тренировка, — любо-дорого посмотреть на наших орлов!

Затем ужин и ранний отбой.

В половину одиннадцатого, глядя на Нью-Йорк в иллюминатор, я жутко жалел, что не удалось посетить Брайтон-Бич, населенный нашими эмигрантами, и сравнить район, который называют маленькой Одессой, с настоящей Одессой.

И пляжи… Тут великолепные пляжи! И групперы. Вон, Коровьев опять надутый, смотрит на океан, и слюна свисает до пола.

А народ, приехавший на мундиаль, веселится, летает и ездит по городам, знакомится с девушками, гуляет на карнавалах, но больше, конечно, пьет.

Так хотелось бы побродить по Нью-Йорку, ощутить душу города. Отсюда, сверху, мало что поймешь, кроме того, что небоскребы — высоченные. Кстати, в этой реальности башни-близнецы стоят, и не было интервенции в Ирак, а Усама бен Ладен не прогремел как террорист номер один.

Все-таки эта реальность более дружелюбная, чем та, где жил Звягинцев. Подумать только, и это благодаря одному человеку!

Самолет набрал высоту, и я мысленно помахал рукой Нью-Йорку. Не знаю, вернусь ли. Хотелось бы, здесь было много хорошего, например, победа.

Ослепительно блеснул океан, разделяющий меня с Риной и моим будущим ребенком, и мы полетели над материком, над горами и равнинами, городами и поселками влекущей запретной страны.

Наши сходили с ума и, подбадривая друг друга, вели себя, как стадо молодых бабуинов, словно не на сложнейшую игру летели, а на карнавал. Иногда страшно становилось, что раскачают самолет. Интересно, эта бравада — от уверенности в себе или наоборот? Включать эмпатию я не стал — а вдруг вздумают нас проверить, как только прилетим?