Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич

Гришин-Алмазов Андрей Николаевич

— Уж не стряслось ли чаво, государыня-царевна? — с привычным поклоном и почтением обратился он к ней.

— Да, хотела столец в своих покоях переставить.

— Если это вас не смутит, государыня-царевна, я бы мог помочь.

Неожиданно в шестнадцатилетней девице заговорила женщина, умная, рассудительная, умеющая просчитывать свои поступки:

— Ну почему бы не воспользоватьси вашей помощью, князь, никто ведь не подумает о вас как о мужчине. Люди же хорошо вас знают. Вы ведь ничего этого чувствовать не можете, правда?

Её слова больно задели князя. Не обращая внимания на попадающихся в палатах, Голицын поплёлся за царевной,

не задумываясь о происходящем, как телок на верёвочке. Войдя в её покои, он подумал: «Выгонит так выгонит», обхватил Софью за талию. Софья не отстранилась, а заглянула в глаза князю:

— Если бы я была не царевной, ты бы на мене женилси?

Князь не нашёл что ответить, он всё ещё обнимал её, но уже боялся поцеловать. Наклонив голову, хотел коснуться лишь волос, но Софья ухитрилась подставить губы. Словно ни единой косточки не осталось в её теле, податливо мягком, словно это не он, а она обняла его.

«Господи, што я творю?» — хотел произнести Голицын, но девичий головной убор лежал уже возле ног, отступать было поздно.

Уже прошла середина апреля, а холода не проходили. Неожиданно девятнадцатого марта скончался патриарх Питирим. Десять месяцев патриаршества, всего десять. Волна слухов заполнила столицу. Никонианцы, поминая сосланного Никона, твердили, что это Господь покарал Питирима, потому что при живом патриархе всея Руси второго быть не может. Староверы кричали, что Господь покарал его за притеснение Аввакума и других сподвижников старой веры. Попы-расстриги твердили, что если и покарал Господь Питирима, так только за пристрастие к наливке. Один царевич Фёдор имел о смерти патриарха особое мнение. После отъезда отца в Преображенское с царицей и братом Петром Фёдор часто беседовал со стариком, и царевич считал, что именно общение с ним унесло патриарха. Как приведение бродил Фёдор по Кремлю, ожидая приезда отца. Последним его собеседником (если не считать учителя Симеона Полоцкого), но теперь очень редким остался барон Брюс.

Вот и двадцатого апреля с утра они бродили по Кремлю вдвоём.

— Скажи мене правдиво, Вилиим, я приношу несчастье людям, мене любящим? — понуро спросил царевич.

— Разве человек без своего желания может нести несчастья? — удивился барон.

— А наказанье Господне?

— Господь карает того, хто заслужил, а не того, хто с ним рядом обретаетси.

— Из чего выходит, што я просто нудливый щенок, — сорвался царевич, перейдя на крик.

В этот момент в проходе появился царёв рында, уведомивший, что на отпевание патриарха в Кремль прибыл царь. Фёдор вместе с бароном молча последовали за ним.

Отпевание проходило в Архангельском соборе. Фёдор медленно прошёл, опираясь на посох, меж расступившихся вельмож и встал рядом с отцом. Отпевание длилось долго, и всё это время царь Алексей Михайлович даже мельком не посмотрел на горячо любимого сына. По окончании службы, не говоря ни слова, он сел в карету и отбыл в Преображенское, виня в уме сына, дочерей и сестёр, хотя вины не было.

Поражённый Фёдор молча отправился в свои покои. Страшная мысль занозой вошла в мозг. Отец, самый близкий ему человек, и тот отказался от него. Совершенно сломленный, царевич шёл, даже не замечая идущего сзади Брюса.

Они вошли в покои царевича, где тот постигал латинский язык.

Возле окна стоял стол с книгами, а подле него — большое, с высокой резной спинкой, обитое малиновым бархатом дубовое кресло. Царевич не сел, а упал в него.

— Царевич,

вы должны осмыслити. Государь, ваш отец, очень зол. Его семья отторгает его новую супругу, а государь всей душой любит царицу Наталью Кирилловну. Здесь явное непослушание как отцу, так и государю. Зная нрав вашего отца, могу лишь сказать, што он очень терпим к вашим сёстрам.

— Но я-то здеся ни при чём!

— А государь о том ведает?

— Так што же мене делати, мене тяжко без отца.

— Подождать. Всё перемелется, мука будет. Господь терпел и нам велел. А пока займись делом. Давай переведём древних греков.

Царевич Фёдор потянулся к столу, взял книгу Плутарха на латинском языке и, не дожидаясь Симеона Полоцкого, вместе с Брюсом занялся переводом. Постепенно аблативы отвлекли его помыслы, а постоянная беседа с бароном успокоила и расслабила.

Как по возвращении в Москву Андрей ни старался, а двух встреч с царевной Татьяной Михайловной он не смог избежать. Но они уже не были столь страстными. Он хорошо помнил злопамятный нрав царевны Татьяны и не мог придумать причину, чтобы отказаться от этой связи. Она была красива и ликом и телом, но он ничего не мог поделать — его не тянуло к ней. И поэтому он сам просил Матноева отправить его в Курск отвезти царёву грамоту воеводе Ромодановскому. Москва начинала тяготить Андрея, и он с большой радостью покинул её. Царь требовал от курского воеводы двигаться с войском к Днепру на соединение с войсками гетмана Самойловича, но по раскисшей хляби двигаться было просто невозможно. Тяжёлые пушки уходили в чернозём по самые оси.

Изматывая себя, войско проходило в день от силы десять-пятнадцать вёрст [128] . Лишь двадцать второго мая в Лохвице встретились сборный полк ополченцев из-под Киева, казачие городовые полки гетмана Самойловича и войско Ромодановского.

Андрею очень хотелось выделиться, поэтому он и попросился в передовой отряд, переправлявшийся на правую сторону Днепра, тем более что его возглавлял сын гетмана, Григорий, с которым Андрей сдружился ещё в Москве.

Лагерь в открытую, не скрывая своего местоположения, растянулся огнями на версту. Андрей сидел у костра и смотрел на противоположный берег, где была вроде бы и русская, но в то же время чужая земля.

128

Верста — 500 саженей — 1,0668 км.

Не поймёшь, кому она принадлежала: то ли полякам, то ли туркам, то ли татарам. Где-то там, в темноте, на той стороне прячется двухтысячный отряд татар, присланный крымским ханом гетману Дорошенко и возглавляемый любимцем гетмана полковником Евстафием Гоголем. Да разве смогут удержать две тысячи татар и шесть тысяч казаков, что остались при гетмане, сорокапятитысячную армию?! Нет, победа обеспечена. Андрей представить не мог, что всё будет по-другому. Рано утром двадцать девятого мая армия стала переправляться через Днепр. Не встречая сопротивления, первого июня вошли в цветущий вишнёвыми садами Киев. Отсюда Ромодановский, разделив армию на две части, хотел идти на Корсунь и Чигирин, но второго армию догнал царёв гонец. Поминая, что Матвеев доверяет Алмазову, великий и ближний боярин призвал сотника в свой шатёр. Андрей вошёл в него, когда воевода был уже в сильном хмелю.