Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич
Шрифт:
— В честь деда Лариона тятя назвал.
— В избу-то войти можно?
— Ой, а у мене там не прибрано. — Девушка рванулась в дом, Андрей вошёл следом.
Ларина, быстро прибрав в доме, с улыбкой посмотрела на брата.
— Ой, а ведь тебе, наверно, накормить надоть, — всплеснула она руками совсем как взрослая.
Андрей заулыбался:
— Да не откажусь.
Голубой сарафан замелькал в сени и обратно, внося холодные закуски, а затем Ларина поспешила на задний двор за дровами.
— А где ж мать твоя? — спросил Андрей.
— Ея трясина поглотила, кода я ещё совсема маленькая была, я ея не помню, отец говорил, красивая очень была.
— А пошто мы того не ведали, што у дядьки Василия
— А моя матушка из простых, из местных. Аки дядька Ерофей в дворяне степенные вышел, отец жутко его зауважал и стеснятси стал, што сам ничего добитиси не смог. Аки двадцать лет назад его здеся над всеми волостным поставили, так волостным и осталси.
Андрей хотел что-то сказать, но не успел, на дворе послышался шум, гомон людей, свист, лай собак. Девушка со словами: «Отец с охоты возвращаетси» ,— рванулась к двери. Андрей последовал за ней. В ворота входили мужики в длинных одинаковых коричневых рубахах, несколько стрельцов в старых потёртых кафтанах с пищалями времён Бориса Годунова, поп в рясе и с топором за поясом, под уздцы ведший пару коней, запряжённых в телегу, на которой уже лежал разделанный лось, замыкал шествие подросток, еле сдерживающий свору собак, огромный, заросший как медведь волостной, отличимый от остальных лишь ростом и окладистой бородой, и костлявый, высокий церковный пономарь в драной коричневой рясе. Волосатый Василий бросился обнимать племянника:
— Андрюшенька, племяш, какими судьбами, такая радость!
Всё его лицо светилось неподдельной радостью.
— Да вота решил наведатьси в гости, — ответил Андрей, все его душевные муки последнего времени как водой смыло.
— Правильно удумал. — Он ещё раз обнял племянника. Затем повернулся к телеге: — А мы вона какого красавца завалили.
Мужики уже стаскивали охотничью добычу с телеги, а из осадных дворов выходили жёны стрельцов. Вскорости подоспели и бабы из деревни. Ноги лося тут же взяли для переготовки жареного, часть лосиной туши решено было коптить для запасов на зиму, а ноги затарить, но поскольку на всю деревню и острожек их не хватило бы, забили нескольких коз. На небольшой площади между церковью и осадными дворами развели костёр. Запах жареного мяса вскоре заполнил весь острожек, и Андрей, так и не покормленный двоюродной сестрой, почувствовал голод.
Когда столы накрыли, Андрей уже порядочно изголодался.
Он расположился рядом с дядей. Тот восседал среди этих людей как удельный князь и, подняв чарку, начал застолье. Остальные пили из берестяных туесков. Окавита здесь настаивалась на диком мёде, можжевельнике и чесноке одновременно, так что с непривычки после первого глотка у Андрея перехватило дыхание. Он минуты две пытался схватить воздух ртом, уставившись на дядю выпученными глазами, чем вызвал смех у того. Отсмеявшись, он похлопал Андрея по плечу:
— Што, хороша северодвинская настоичка?
— Да, аж в глазах потемнело.
— Ну, а теперича, когда отлегло, поведай, зачема в нашу глушь пожаловал?
— Да штой-то на душе было так муторно, вот решил навестить.
— Ладно тебе, говори по чести, ты у мене на коленях прудонил, а сейчас сидишь ломаешьси.
Ларина, сидевшая невдалеке, навострила уши, вся порозовев.
— Да усё не так, и в семье и в остальном, — зло махнул рукой Андрей.
— А что в семье?
Андрей совсем охмелел и раскрылся душой, рассказав об Алёне и о службе.
— В делах тягомотно, — говорил Андрей. — Поехал в войско, што противу агарян собрано, а царь воеводу Ромодановского на привязи держит, за Днепр не пущает.
Волостной подвинулся поближе к племяннику:
— Вот аки по нашей Двине спуститься, тама Архангельск, а далее окиян-море, а тама Соловецки острова, а на них монастырь, в коем монахи противу царя восстали, а стрельцы их осадили, пятый год друг по другу с пушек
— Ну до каких ж пор так жить можно?
— А бес его знает.
Дядя с племянником опорожнили по чарке, закусывая жареной лосятиной. На этот раз Андрей выпил спокойно, не сглатывая воздух, огонь почти сразу заструился по вес му телу. Как ни был зол разговор, а Андрею становилось легче и спокойней рядом с давно не виденным дядей. Они ещё долго пили, ведя оживлённый разговор, а когда совсем охмелели, Ларина увела их на сеновал, где оба захрапели, басовито и расслабленно.
Андрей Алмазов оставлял Верхнюю Тойму изрядно отдохнувший. За три недели он восемь раз ходил на охоту вместе с дядей. Два раза сетями поднимали большую рыбу. С местным попом ходил купаться в протоку между островами, на лесные озера. Простота и открытость местных людей успокоили душу, внеся новые помыслы о дальнейшем жизни. Однако как ни хорошо здесь было, но пора было домой. Отплывал он на небольшом коче, идущем с рыбьим зубом от Архангельска в Великий Устюг.
— Ты, Ларина, брось ерепениться, на будущий год приезжай к нам на Москву. Мы с братом выдадим тебя замуж за дворянина, — говорил на прощание Андрей.
Сестра стояла молча, потупив очи.
К середине августа погода испортилась, пошли проливные дожди, небо заволокло тучами, и солнце совсем не проглядывало. Царевич Фёдор вновь распустил всех своих юных стольников по домам и один слонялся по Кремлю из угла в угол. Безделье и скука навевают неожиданные решения. Находившемуся невдалеке окольничему его двора князю Владимиру Долгорукому он приказал позвать смотрителя Кремля боярина Богдана Хитрово и полковника барона Брюса с двумя стрельцами. Те не замедлили явиться. Хитрово в жалованной царём ферязи, Брюс в жалованной царевичем. Фёдор сидел на резном пристольце, оставшемся от брата Алексея.
— Правда ли, боярин Богдан Родионович, што под Кремлём существуют древние подземные ходы? — резко спросил он.
Хитрово схватился за голову, выронив посох, затем потешил вывести стрельцов из палаты.
— Государь-царевич, хто ж о тома при простолюдинах вопрошает?
— Ну таки существуют?
— Да. Пятьдесят три хода, восемь выходов за пределы Кремля, пять подземных палат пытошных и одиннадцать для хранения того, што государь пожелает. Есть ещё две палаты, куда из Кремля ходы ведут.
— Я хочу побывать в них.
Боярин Хитрово затряс бородой:
— Без ведома государя не можно.
— Тама еси што-то тако, што мене знать не положено?
— Нет, просто некоторые ходы столь стары, што обналитьси могут. Один, я знаю, аще при Иване Калите прорыт.
— Ну таки не все столь стары, идём и осмотрим, куды не надо, не пойдём.
Царевич Фёдор, Богдан Хитрово, Владимир Долгорукий и Брюс с факелами тайными переходами спустились в подвал теремковых палат. Шедший первым Хитрово проследовал в темноту к дальней стене, где оказалась небольшая железная дверь. Отомкнув её, он посветил факелом в открывшийся проем. Вниз уходили ступеньки, выложенные из красного кирпича. Овальный потолок и узкие стены прохода были тоже обложены красным кирпичом.