Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич
Шрифт:
Подняв царевича на руки, понесли в Грановитую палату, где, облачив в отцовы царские одежды, которые были велики Фёдору, усадили его на трон. Когда же пошли за бармами и царским венцом, обнаружили, что среди царских регалий отсутствуют большой золотой крест Михаила Фёдоровича и скипетр с трёхглавым орлом. Не было и золотых павлинов, которых ставили в самые торжественные моменты возле трона, наследие царевны Софьи Палеолог. Разбираться с этим было некогда, Фёдору в руки дали старый скипетр с двуглавым орлом и малую державу, на голову водрузили венец отца, который был велик и закрывал брови.
В третьем часу ночи знать
Первых привели к присяге бояр: Кирилла Нарышкина, Артамона Матвеева, Григория Ромодановского-Стародубского, Ивана Репнина и Петра Долгорукова, доброхотен царевича Петра.
В углу посмеивался боярин Василий Волынский. Борода Хитрово, в серебряной паутине, уже не по кафтану покорно стелется, а надменно задралась выше боярских го лов, заплывшие глаза торжествующе вспыхивают, почти смеются. Он уже чувствует победу.
После бояр присягали окольничие, думные дворяне, стольники. Когда подошла очередь стольника князя Андрея Солнцева-Засекина, царь Фёдор побледнел и чуть не выронил скипетр.
Несмотря на плохое состояние здоровья новоявленного царя, церемонию провели до конца. Только после этого дядьки Иван Хитрово и Фёдор Куракин отнесли нового царя в опочивальню. А утром разослали гонцов на большие воеводства принять присягу от воевод. Гонцы везли последний указ умершего царя, по которому из тюрем выпускались колодники и узники, из ссылок отпускались все ссыльные, кроме особых, прощались все казённые должники.
Поутру в Кремль пожаловали послы Голландии и Англии, опасаясь расторжения торговых отношений. Их встретил глава Посольского приказа Артамон Матвеев. Как он ни сдерживался, слёзы текли по его щекам ручьями, а речь была сбивчива. Однако он заверил, что при дворе всё останется по-прежнему, кроме разве того, что, ввиду малолетства его царского величества, четверо знатнейших бояр — Никита Одоевский, Юрий Долгоруков, Богдан Хитрово и он, Артамон Матвеев, — будут управлять вместе с ним. Послы, успокоившись, удалились.
После заутреней боярин князь Юрий Алексеевич Долгоруков принимал присягу новому царю от войск, находящихся в Москве.
В полдень прибыл гонец с вестью, что в селе Преображенском загорелась Потешная палата, пожар затушили. Многие вельможи заулыбались в бороды, понимая, что пожар возник не сам по себе и театру, видно, боле никаких комедий не ставити.
Царица Наталья Кирилловна удалилась в свои покои и никого, кроме Матвеева, до вечера не допускала.
К вечеру началась всенощная служба отпевания усопшего государя, на которой присутствовал почти весь двор и на которую царя Фёдора доставили на носилках. Многие не спали вторую ночь и от усталости шатались. После непродолжительных приготовлений тело государя вынесли из опочивальни и положили среди Крестовой палаты. Эта палата славилась издалека привезёнными святынями: в ней был в ту пору камень, на котором стоял Иисус Христос, читая молитву «Отче наш», печать от Гроба Господня, иорданский песок и «чудотворные» монастырские меды. Бояре по старшинству подходили к усопшему и прощались с ним, целуя руку. За боярами следовали окольничие, дьяки, дворяне и жильцы и вся дворцовая прислуга, а затем стали пускать в палату для прощания с государем и простой люд. Поутру тридцать первого января тело царя Алексея Михайловича было погребено в
После похорон приняли решение собрать совет из всех присутствующих в Москве врачевателей, которые бы осмотрели царя и дали заключение о его здоровье. И всей думою было решено разобраться, почему так неожиданно опустела казна и какие налоги для её пополнения объявить. И куда же всё же делись деньги?
Боярин Кирилл Нарышкин предъявил грамоты и отписки, что большую часть денег и ценностей взял государь Алексей Михайлович, а куда дел, неведомо. Остальные деньги ушли на похороны и оплату годичного жалованья войскам. Под вечер дума разъехалась, так ничего и не решив. А утром первого февраля Богдан Хитрово довёл до сведения Артамона Матвеева, что он удалён от должности главы Аптекарского приказа по велению государя. Должность передавалась Никите Одоевскому. А Иван Нарышкин «боле не являетси царёвым постельничим», на его место государь Фёдор Алексеевич берёт глашатая Ивана Языкова.
Все поняли, что война двора началась, и перед всеми вставал вопрос, на чью сторону встать и как не ошибиться в выборе.
Днём от двора отбыл гонец в Астраханское воеводство к боярину князю Ивану Михайловичу Милославскому с почётным приглашением звать его в Москву. Партия царевен начинала брать верх. Понимая, что юный Фёдор Алексеевич намного мягче Тишайшего, шептались:
— Бабы станут теперь царством вертеть, старые да молодые, да Милославские!
Так негромко толковали не только при дворе, такие разговоры шли и среди простого люда.
Второго февраля врачеватели осмотрели царя, и Ягап Костериус, хирург и бакалавр медицины, доложил думе, что «ево государская болезнь не от внешнего случая и не от какой порчи, но от его царского величества природы, а именно от болезни цинга, та-де цинга была отца его государева в персоне. Да болезнь ног, что ещё от деда его пошла, и твёрдо в роду держитси. Да от ушиба спины, ибо вес под Богом ходим».
Болезни словно подтвердили права Фёдора на престол, с того все разговоры о них и замяли. Царствование началось.
В тереме Матвеева было неспокойно как никогда. Артамон Сергеевич метался по роскошным светлицам, среди ковров и зеркал. Богатства, накопленные годами, не радовали. Всё качалось под ногами. Людей, с которыми можно было бы посоветоваться, становилось всё меньше. Вчера к войскам отъехал Григорий Ромодановский-Стародубский, а нынче Петра Долгорукова отправили в Архангельск осмотреть, что стало с Соловками после пятилетнего сидения монахов. Не ко времени расхворался отец, а Николу Спафари Матвеев сам отослал в Китай. Остались лишь братья Алмазовы, которых он сейчас ждал.
Они пришли ещё до рассвета, отряхивая снег с плеч. Андрей в расшитой жемчугом ферязи, со стоячим воротом-козырем, в сильно подпитом виде.
— Ты што, рехнулси, усё рушитси, а ты жрёшь бражное.
— Я теперича никто. Вчерась вечером объявили, што Приказа тайных дел боле нет, государю тот приказ ненадобен.
— Как?
— А вот так!
— Энто во время войны-то с турками, а кто ж тайные дела выведывать будет? А як быти с теми, хто в Польше, Греции, Стамбуле? Им аки энто объяснити? Господи, што ж деетси?!