Несломленная
Шрифт:
— Не скажу. Это не имеет никакого значения.
— Чтоо? — буквально взревела она. — Ты вообще в своём уме говорить такое? Я узнаю, что моя дочь-школьница нагуляла живот, значит, вместо того, чтобы учиться, ты путалась неизвестно с кем! А, может, ты сама не знаешь, кто папаша?
— Мама! — с обидой прокричала я, и глаза наполнились слезами.
— А если знаешь, почему не скажешь? — не прекращала допытываться она.
— Потому что это не важно!
— Для кого не важно? Для тебя не важно? У тебя на носу поступление в ВУЗ, хорошая перспективная профессия в будущем. Вот о
Её прищуренный, полный презрения взгляд, буквально метал молнии. Никогда прежде я не видела её такой: злой, агрессивной, теряющей всякий контроль. Будто не мать вовсе, а совсем чужая, незнакомая мне женщина.
— Может, ты считаешь, что быть матерью-одиночкой большое счастье? — продолжила добивать она. — А потом ты захочешь выйти замуж, и кому ты будешь нужна с нагулянным по малолетству ребенком? Думаешь, нормальный парень примет тебя с распростёртыми объятиями? Нет! Порядочным мужчинам и женщина нужна порядочная! Или ты хочешь родить, а затем повесить эту обузу на наши с папой шеи? Нам ещё вас с братом поднимать, бабушка вечно болеет, на лекарства и квартплату работаем…
— Я тоже на работу устроюсь… — растеряв всю решительность, неуверенно прошептала я.
— Куда? На работу? Не смеши! Кто и где тебя ждёт? Образования нет, опыта никакого. На завод наш пойдешь уборщицей? С твоими мозгами тебе нужно учиться и ещё раз учиться, чтобы как отец… — она осеклась и на какое-то время замолчала, тяжело дыша, скосив глаза в пол, лишь бы только не смотреть на свою блудную дочь.
— Да ты шагу без маминой юбки никогда ступить не могла… и тут… такое. Боже мой. Боже мой! Когда, в какой момент мы тебя упустили… — причитала, покачивая головой, уткнувшись лицом в ладони. — В шестнадцать лет забеременеть неизвестно от кого… А… может, тебя… изнасиловали? — подняв заплаканные глаза, спросила как будто с надеждой.
— Никто меня не насиловал… — устало произнесла я и отвернулась к окну.
Ещё недавно было солнечно, сейчас же набежали черные тучи, грозясь обрушиться проливным дождём. Прям картина моей жизни.
— Какой позор! Какой позор! Пришла беда откуда не ждали. Что теперь скажут соседи?
— А тебя только и волнуют твои соседи, на меня плевать! Да тебе вообще на всех плевать! — прошипела сквозь зубы, глотая слёзы.
Вдруг правую щеку будто обожгло, лишь через некоторое время до меня дошло, что это была пощёчина. Сильная, с размаху, оставляющая пылающе-алый след.
— Будем считать, что я этого не слышала, — на удивление спокойно проговорила она, и, одёргивая юбку, поднялась с кресла. — Завтра позвоню куда нужно.
— Куда нужно — это куда? — прижав ладонь к саднящей щеке насторожилась я. — Учти, на аборт я не пойду. Даже не надейся.
— Тебя никто не спрашивает. Потом ещё спасибо скажешь, что не позволила тебе, дурочке, жизнь сломать.
Развернувшись, она подошла к двери и, открыв шпингалет, вышла из комнаты.
Взявшись ладонями за абсолютно плоский живот, я медленно села на край кровати, смотря в одну точку и прокручивая в голове её последние слова.
Слова, которые я буду часто вспоминать даже спустя
Часть 24
Санкт-Петербург, 2013 год, март.
Наступила весна, но Питер этот факт упорно проигнорировал.
Грязно-серые кучи утрамбованного снега «украшали» каждый двор: утром — противная мелкая морось, вечером — снегопад, ночью — заморозки. Чертыхаясь, приходилось пробираться от подъезда к остановке чуть ли не ползком, поскальзываясь на каждом шагу.
Люди, по самые уши завернувшись в шарфы, с унылыми лицами вяло сновали по нечищеным тротуарам, мечтая наконец пробудиться от зимнего анабиоза. Уже хотелось скинуть с себя надоевший ворох одежды, расправив крылья навстречу весеннему солнышку.
— Хочешь, на следующие выходные съездим куда-нибудь за город, снимем домик с баней…
— Спрашиваешь? Конечно хочу! — радостно отозвалась я, уткнувшись лицом в обнаженную грудь Марата. Волоски щекотали нос: хотелось чихнуть и засмеяться одновременно.
Мы лежали накрывшись по пояс одеялом. Он почесывал мою обнаженную спину, лениво вырисовывая пальцами витиеватые узоры, так нежно, что хотелось мурчать от удовольствия.
После того как я узнала, что он женат, наши отношения стали другого формата, более открытыми, раскрепощенными и, как бы это парадоксально не звучало, — мы стали ближе. Его главный секрет был раскрыт, стена недосказанности рухнула. Теперь я знала, кто ему звонит, когда он, украдкой, краем глаза, смотрит на экран телефона, а потом, сбрасывая вызов, небрежно бросает аппарат в карман. Знала, где он пропадает в выходные и с кем проводит вечера, когда не был рядом со мной. Он был с ней.
Мне было больно представлять их вместе, больно думать о том, как он целует ее перед сном, как они занимаются любовью, а утром пьют вместе кофе под выпуск свежих новостей. Было настолько больно, что я запретила себе это представлять. Мне хотелось думать, что раз я её не видела, значит никакой жены просто не существует. Конечно, женское любопытство неоднократно подстрекало залезть в сеть и все разузнать о своей сопернице, но каждый раз я мысленно била себя по рукам, запрещая это делать. Ведь когда я её увижу, её до сих пор фантомный образ приобретет оболочку, оболочку красивую, в этом я была более чем уверена. Тягаться с реальной женщиной мне будет не под силу. Мне было стыдно перед самой собой, стыдно перед ней, перед Костей, за то, что сплю с женатым мужчиной, но я не просто с ним спала — я его любила. И в своих глазах это звучало как веское оправдание.
Я — любовница. Я сплю с женатым боссом, факт — который пришлось принять. Отказаться от него и наших отношений мне пока что не под силу. Я достойна презрения и порицания, но увы, любовь слепа.
— А… как мы поедем? То есть, ты сможешь провести выходные не дома? — я приподнялась на локте, пытаясь убрать с лица навязчиво спадающую непослушную прядь.
— А мне кто-то может запретить это сделать? — спросил он и любовно заправил волосы мне за ухо.
— Ты прекрасно знаешь о ком я, — градус настроения резко упал до ноля. — Я о той, о которой мы договорились не упоминать.