Несмотря на расстояния и время
Шрифт:
– Хорошо. – Кивнула и ушла к себе в кабинет, разбираться с новым заданием.
Запустила запись «ограбления». Съёмка нечёткая, впрочем, обычная для камер дежурного наблюдения. Камера направлена на угол кабинета, где стоит сейф, поэтому сторона кабинета со столиком для посетителей, а особенно стул, на котором сидит человек в чёрной кожаной куртке и с дикобразом из чёрных волос на голове, запечатлена плохо. Видно, как человек орудует пальцами по монитору своего гаджета, но это не доказывает, что он списывает деньги.
Зато на записи хорошо видны лица «потерпевших».
Усмехнулась, похоже, камеру включил амбал–привратник после того как ушёл из кабинета, иначе было бы видно, как я пришла. Как я ушла, камера поймала тоже криво и без лица. Если бы я хотела подправить плёнку, уничтожая улики, то лучше бы сделать не смогла. Эти идиоты – мои тайные агенты!
Радость длилась недолго: они, безусловно, идиоты, а я-то кто? Как можно было идти на разборки и не подумать, что там могут быть камеры. Это полная профнепригодность, как сказал бы шеф. Интересно, он меня узнал на видео? Что-то мне подсказывает, что узнал. Задание несложное, а он поручил его мне. Вспомнила его странный взгляд, когда выдавал задание. Точно узнал! Ой, стыдоба…
Прочитала заявку банка. Никакой лирики и апеллирования к беде потерпевших, просто хотят проверить защиту, определить возможно ли подобное списание, и усилить защиту, если подобное возможно.
Приступила к проверке банковской защиты – запустила программку.
В дверях с кружкой кофе появилась Крис – девушка из группы Олафа, мы с ней почти подруги, во всяком случае, у меня есть её номер телефона, а у неё мой.
– Шеф сказал, что ты интересуешься ограблением в Сан-Тропе, – без приветствия начала она.
– Ну, не то чтобы интересуюсь, просто он меня привлекал и я даже выдвинула версию произошедшего…
– Знаю, знаю – плащи невидимки. Я, кстати, уверена, что ты права. Съёмка цифровая, поэтому о дефектах плёнки речь идти не может. И дефект плёнки не может следовать за машиной по тротуару, а то, что он на тротуаре это видно невооружённым глазом. Кстати, рассматриваем версии, зачем Олаф обесценил твою идею об ограблении невидимками?
– Самая очевидная – в плаще был он! – Мы расхохотались. – Так что ты хотела? Тебе известна настоящая причина, которую не хочет слушать Олаф?
– Я тут копнула, так сказать, вглубь и вширь, – Крис отхлебнула кофе, – и обнаружила, что уже было несколько похожих ограблений. Я тебе скину свой наработанный материал. Олаф сказал, что раз дело завершили, то ему это неинтересно. Шеф сказал, что ему это интересно, но дело зарыто, поэтому отнеси материалы Эльсбет, пусть проанализирует, если ей это интересно.
– Хитрая комбинация из слов – в духе шефа. Вроде как и не задание, но обязательно спросит результат. Расскажи в двух словах, что тебя зацепило.
– Сначала я просто вспомнила, что примерно год назад передавали по новостям о списании неизвестными хакерами со счёта какой-то приморской конторы нескольких миллионов, предположительно прямо из офиса конторы. Я стала искать эту информацию в сети и обнаружила, что таких случаев было несколько. Деньги пропадают со счетов казино и тотализаторов с интервалом
– В этом случае тоже единственные подозреваемые – бухгалтер и кассир. Им повезло, что они одновременно были у директора, если бы были в туалете, то алиби так себе и пришлось бы им расплачиваться с казино своими средствами.
– Вот и я о том же, – Крис снова втянула кофе.
– Да, нашим этим заниматься неинтересно – денег не заплатят.
– Ладно, пойду. Кстати, цветные пряди тебе идут – оживляют причёску, – добавила она уже почти из коридора.
Вот глазастая, нам с Малин показалось, что оставшийся на волосах цвет не бросается в глаза. Придётся полностью перекраситься, особенно учитывая возможную встречу с потерпевшим банком.
Этим же вечером Малин перекрасила меня в пшеничную блондинку, но в банк идти не пришлось. Отделалась программкой, устанавливающий дополнительный контроль над входом в систему банка, которую вместе с отчётом сдала шефу.
***
Малин изящно растянулась на кровати, опершись головой на руку.
После того как она ушла из ночного клуба и стала работать визажистом, она изменилась. Сняла с себя маску тупой провинциалки, с ней стало возможно говорить не только о сексе, еде и нарядах.
К сожалению, после нашего воссоединения, мои чувства к ней не вернулись. Я стала тяготиться нашими отношениями, и мы даже стали спать в разных комнатах. Но Малин считала, что у нас всё здорово и по-прежнему липла ко мне, считая себя верхом сексуальной притягательности.
– Бет, давай заведём ребёночка. Я готова родить!
Я сижу за компом и от её слов слегка подвисаю на несколько минут.
– Заводятся только паразиты. Ты беременна? Кто отец? Боб?
– Не-ет! Я не беременна. Ну, что ты прям как старшая сестра или мать! Я гипотетически. Представляешь, у нас будет маленький человечек, о котором мы будем заботиться! У нас будет полноценная семья…
– Мне это не нужно! – Рявкнула, обрывая её нелепые фантазии. И тихо, не отрываясь от монитора: – У меня уже есть ребёнок.
– У тебя есть ребёнок?! Но ты ничего не говорила… – Малин вскочила с кровати и подсела ко мне, заглядывая в глаза. – И где он?
– Если бы я рассказала тебе о ребёнке, то мне пришлось бы рассказать о том, как он был зачат и как появился на свет.
– Как зачат, – Малин усмехнулась, – это не самое интересное. Интереснее кто его отец.
– Его отец ублюдочный насильник. Он трахал меня, пока я не потеряла сознание. Он трахал, а трое держали. Это неинтересно? Но, да, – это не самое интересное. Интересна беременность, которой я не помню вообще, потому что шесть месяцев меня держали под снотворными в больнице, предположительно в психиатрической – в обычной больнице никто не согласился бы держать несовершеннолетнюю под дурманом так долго.