Нет царя у тараканов
Шрифт:
Нет, уж лучше методы Блаттеллы, с начала и до конца. Проблема не в моих сородичах, а в моем ущербном индивидуализме. Я хотел освободить шкафчики, завоевать кухню для всей колонии. Слишком величественно, чересчур общественно полезно. Почему я не искал кукурузных хлопьев и чувственных самок Блаттеллы для одного себя? Я недостаточно эгоистичен.
Я ушел из-под плинтуса. Под порожком кухни я увидел характерно одеревенелую спину. Бисмарк.
– Что там у тебя? – спросил я.
Он поспешно прикрыл еду лапой. Все правильно – каждый за себя. Но, увидев меня, ответил:
– Отруби. Я тут проторчал весь завтрак – повезло. Айру опять закупорило.
Мы
– Хорошая штука, – сказал Бисмарк. – Не понимаю, как Айра все внутри держит.
Великодушие Бисмарка снова все перевернуло. Теперь я был уверен. Нельзя сдаться и бросить мой план после стольких месяцев работы. Я такой же эгоист, просто мой эгоизм – просвещенный; я не получал немедленной награды, однако будущее процветание колонии – определенно в моих интересах.
– Сегодня за ужином хочу доиграть партию, но дел по горло. Остальные не хотят помогать, – пожаловался я Бисмарку.
– Без них обойдемся, – отозвался он.
За какие-то минуты он собрал Барбароссу, Суфура, Т. Э. Лоуренса, Клаузевица и, наконец, Соплю, который не мог смотреть мне в глаза после трусливого бегства от Джулии. Эти граждане не разделяли мою позицию, зато их воротило от оцепенелой жизни под плинтусом.
Теория борной кислоты заключается в следующем: люди рассыпают чудесный белый порошок там, где, скорее всего, пройдем мы, жертвы. Мы слишком примитивны и потому его не замечаем, шагаем прямо по кислоте, при необходимости погружаясь в нее по самые плечи. Затем, игнорируя вяжущий химический вкус и все, что нам известно об этом яде, чистимся – первобытный инстинкт первобытного животного, – и порошок, сплошь облепивший тело, попадает прямо в рот. Вот так он нас и убивает. Люди невысокого мнения о сообразительности насекомых, но засыпь я гостиную Айры бочками токсических отходов, я бы не рассчитывал, что он нырнет прямо в них.
Кислотный оборонительный рубеж мы преодолевали только у входа в кладовую. Пол чист, лишь вдоль задней стены Айра насыпал побольше яда. Я так и не понял, зачем.
Но результат достигнут. В белый порошок наполовину закопались три трупа Блаттеллы. Кошмарное зрелище. Бездонные белые глазницы пялились на нас оттуда, где когда-то блестели мириады глаз. Мощные крылья и грудные клетки выцвели до коричневой полупрозрачности; тронутые гниением конечности позеленели, словно рыбки гуппи. Больше всего пугали их позы: скрюченные, как у разведчиков, застигнутых лавиной. Легкомысленная смерть представителей доблестных поколений, что жили до прихода Руфи. Вид безрассудно растраченных жизней наполнил меня гневом, а напоминание о процветании, что покинуло нас, – болью.
Я раздал гражданам обломки зубочистки – Суфур выплюнул ее на ковер в гостиной. Один обломок я оставил себе.
Мы с Бисмарком подошли к куче. Осмотрительно утвердившись посреди смертельного порошка, я ткнул острием в тело. Оно отскочило – хитин оказался прочнее, чем я думал. Тогда я воткнул пику в мембрану между члениками. Она лопнула с целлофановым хлопком. Бисмарк пронзил труп у головы.
Мы приподняли труп. Борная кислота посыпалась из глазниц и суставов; из дыхалец потекли белая струйки, будто из солонки. Сопля и Суфур влезли на сугроб и выудили второй труп. Но Барбаросса категорически отказался работать с Т. Э. Лоуренсом, заявив, что не желает знаться с педиком, хотя Лоуренс – специалист по кислотным пустыням. Его место занял
На деревянном полу отравленные тела походили на привидения. Я воткнул зубочистку так, чтобы двигать мертвецов, не прикасаясь к яду. Летели кусочки хитина – прах к праху. Мы нанизали все трупы на щепки, затем перенесли ношу – медленно, будто могильщики, – через границу кислоты, наружу.
В кухне с деревянных колышков возле плиты свисали кастрюли и сковородки. Впервые увидев доску в детстве, я решил, что дырки размером с тело – весьма выгодная позиция. Но Айра застал там наш патруль и уничтожил всех, даже когда они распластались по задней стенке, словно ассистентки метателя ножей. Он стрелял в отверстия и сбивал их рикошетом.
Айры дома не было, и мы быстро затащили тела на доску. Теперь мне следует принять важное тактическое решение.
В раковине размораживался семифунтовый цыпленок. Сегодня вечером его явно запекут. Нам от этого никакого проку: у противня нет дырок, и поэтому на доске он не висел.
Руфь твердо верила в четыре мифические группы продуктов, необходимые, по мнению ученых, для здоровья (хотя квинтиллионы Блаттелла триста пятьдесят миллионов лет процветали на скудном рационе). Предположим, на гарнир – картофель или рис. Печеный картофель – тоже вне нашего контроля, но, может, она его сварит или сделает пюре. Рис тоже годится.
Свежие овощи Руфь принесет с собой. Но что она с ними сделает? Их можно сварить в кастрюльке, на пару, пожарить на медленном огне в маленькой сковородке или даже запечь в горшочке. Слишком много вариантов.
Нужно угадать. Жареный цыпленок размером с пеликана – легкая еда. И картофель тоже. Интуиция подсказывала, что на ужин будет минимум одно острое блюдо, и его, наверное, приготовят на сковороде или в горшочке; или же рис – как промежуточный вариант. Итак, кастрюля для риса и две сковородки с ручкой – в каждую по кадавру. Обломком зубочистки Барбаросса разломил трупы вдоль. От треска я содрогнулся. Панцирь скользнул через дыру в доске и упал в маленькую сковороду. Барбаросса явно получал удовольствие от расчленения, так что мы позволили ему разделать и уложить еще два трупа. Заминировано.
Теперь мне требовалась масштабная помощь, но я по-прежнему не хотел использовать Американскую Женщину. Я попросил Барбароссу ненадолго разыскать мне примерно сорок крупных особей.
– Как пожелаешь, – ответил он, резко щелкнув задними ногами.
Он направился к плинтусу. Хотел бы я научиться запугиванию вместо подкупа.
В нише между холодильником и соседним шкафчиком лежала кучка мусора, что осталась еще с Террора. Всего лишь обломки штукатурки, однако ее сходство с борной кислотой заставляло нас осторожничать.
Двадцать минут мы отламывали два куска от старой пластмассовой ложки – рычаг и ось примитивной катапульты. Еще мы добыли сухую, заскорузлую арбузную косточку.
Как-то в юности я прятался в отрубях с изюмом – маневр, который позже прикончил Розу Люксембург. Спасаясь на холодильнике от надвигающихся ботинок, я промчался по краю коробки и прыгнул на клапан. Попытка не удалась – коробка была закрыта. Я тогда не знал настоящей боли и решил спрыгнуть на пол. Мне повезло, что раны в юности заживают быстро, и к тому же мы умеем отращивать потерянные конечности. Впрочем, этому меня научили муки крушения, что произошло именно там, где мы теперь устанавливали пластиковую катапульту. Я верю в физику.